Первая мировая война - [180]

Немецкая делегация для переговоров о перемирии уже пересекла неприятельские линии, чтобы встретиться с представителями Франции на станции Ретонд в Компьенском лесу, за пределами Парижа. Тем не менее до тех пор пока вопросы отречения кайзера и судьбы поста канцлера не были урегулированы, делегаты не могли приступить к обсуждению перемирия. Условия перемирия им представил Фош, и они были жесткими. Союзники требовали освобождения всех занятых территорий, включая Эльзас и Лотарингию, принадлежавших Германии с 1871 года, отвода военных частей с западного берега Рейна и освобождения трех плацдармов на восточном берегу в Майнце, Кобленце и Кельне, сдачи огромного количества вооружения и интернирование в пользу союзников всех субмарин и основных боевых единиц Флота открытого моря; отказа от условий Брест-Литовского и Бухарестского договоров, по которым немцы заняли завоеванные территории на востоке; выплаты компенсаций военного ущерба; и, что самое серьезное, признания продолжения союзной блокады. Это продолжение блокады, как показали события, в конечном счете гарантировало согласие Германии с условиями мирного договора, навязанными ей в Версале, даже более жесткими, чем условия перемирия.

Пока делегаты в Ретонде ожидали услышать, какая власть в Германии позволит им поставить свои подписи под договором о перемирии, два отдельных спектакля разворачивались в Берлине и в Спа. 9 ноября в Берлине принц Макс Баденский передал полномочия канцлера Фрицу Эберту. К этому времени у него не было никакой альтернативы. Улицы заполнялись революционными бандами, среди их участников было много солдат в униформе, в то время как главные противники Эберта, Карл Либкнехт и Роза Люксембург, уже провозглашали "свободную социалистическую республику", которая означала власть большевиков. Последняя встреча между Эбертом и принцем Максом была краткой. "Герр Эберт, — сказал свояк кайзера, — я вверяю Германскую империю вам на хранение". "Я потерял двух сыновей ради этой империи", — ответил новый канцлер. Многие немцы могли сказать то же самое.

9 ноября в Спа кайзер встретился с лидерами своей армии — организации, благодаря которой династия Гогенцоллеров достигла своей власти, и на которую он всегда смотрел как на опору своего достоинства и авторитета. Вильгельм II все еще верил, что, независимо от того, насколько нелояльно действовали гражданские политики в Берлине, независимо от того, какие беспорядки творились на улицах, его подданные в мышино-серой форме остаются верны своей военной присяге. Даже 9 ноября он продолжал вводить себя в заблуждение, веря, что армия могла быть использована против народа, и королевский дом сохранил власть направить немца против немца. Его генералам было известно другое. Гинденбург, безжизненный титан, выслушал его в тишине. Тренер, в прошлом офицер железнодорожного транспорта, сын сержанта, заменивший Людендорфа, нашел в себе силы, чтобы заговорить. Он знал по опросу выбранных наугад пятидесяти полковых командиров, что солдаты теперь хотят "только одного — перемирия в самый ближайший момент". Ценой, которую должен был заплатить за это дом Гогенцоллеров, было отречение кайзера. Кайзер слушал его по-прежнему недоверчиво. "Как насчет Fahneneide[44], — спросил он, — клятвы на полковых знаменах, которая обязывала каждого немецкого солдата погибнуть, но выполнить приказ?" Гренер издал неопределенный звук. "Сегодня, — сказал он, — Fahneneide — это только слова".

Падение дома Гогенцоллеров завершилось быстро. Отвергнув предложение искать смерть в окопах, как несовместимое с его положением главы Немецкой Лютеранской Церкви, Вильгельм 10 ноября уехал поездом в Голландию. По прибытии в замок Дорн, где ему суждено было провести долгие годы ссылки — достаточно долго, чтобы Гитлер установил почетный караул в его воротах на все время германской оккупации Нидерландов, — он попросил чашку "хорошего английского чая". 28 ноября он подписал акт отречения. Поскольку каждый из шести его сыновей поклялся не получать короны, династия Гогенцоллеров тем самым разрывала связь с руководящим положением в Германии и даже с короной Пруссии.

В любом случае Германия была к тому времени настоящей республикой, которая была провозглашена 9 ноября, хотя ей было не суждено обрести президента в лице Фридриха Эберта до февраля 1919 года. Это все еще была республика без внутреннего содержания, лишенная необходимых политических структур и вооруженных сил, чтобы защитить себя от неприятеля. Последним дисциплинированным действием старой имперской армии стал марш назад, через границы Германии с Францией и Бельгией. Едва оказавшись на своей территории, армия демобилизовалась сама собой. Солдаты отказывались от своей униформы и оружия и возвращались домой. Германская республика была полна вооруженных людей. Как и в других местах в изменившейся политической географии Центральной и Восточной Европы, в новых республиках — Польше, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве, — в номинальной монархии Венгрии, в Австро-Германии — изобиловали массы солдат, верных православию, старым, новым или революционным идеологиям. Ортодоксальные националисты сумели возобладать над этническими меньшинствами в Югославии, Чехословакии и Польше, хотя последняя была вынуждена бороться за свои границы — время от времени против Германии на Западе и, отчаянно, против большевиков на Востоке. В Финляндии, в Прибалтийских государствах, в Венгрии и в самой Германии вооруженные люди угрожали красной революцией. Ценой подавления левых на Востоке стали гражданские войны. В Германии угроза левого переворота сохранялась некоторое время, поскольку конституционно закрепленная республиканская система правления поначалу не могла противопоставить этому какой бы то ни было вооруженной силы. Из обломков старой имперской армии, тем не менее, создавались формирования, состоящие из людей без какого-то определенного занятия. Их названия — они носили имена вроде "Garde-Kavallerie-Schutzen Division", "Freiwiliige Landesjagerkorps", "Landeschutzenkorps", "Freikorps Hulsea", — говорят о том, что они готовились одерживать верх в уличных боях в Берлине, Готы, Галле, Дрездене, Мюнхене и многих других немецких городах, чтобы подавить германский большевизм грубой силой. На новом республиканском правительстве лежал неоплатный долг благодарности импровизированным армейским генералам. Этим полкам было суждено сформировать ядро "стотысячной армии". Этого было достаточно, чтобы позволить Германии участвовать в Версальской мирной конференции в 1919 году.