Первая министерская - [48]
Мальчишки вооружились камнями и выстроились в ряд.
— Залпом! — скомандовал Козявка. — Разом… пли! Опять звон стекол…
Борода заметалась в окне, мелькнули тенью черные рукава и восковые руки, затем лампа погасла, и окно налилось чернотой, как щель из этого лунного света в темноту, в ночь…
Гимназисты глядели из-за соседнего сарая, притаившиеся в тени. Ждали — откроется дверь; ждали — крикнет кто-нибудь тревожное слово, слово мольбы и призыва. Встревоженные и злые сердца колотились в груди.
Но дверь молчала, и окно, казалось, стало еще черней. Страх замкнулся, отгородился темнотой.
— Заметили нас! — неожиданно шепнул Салтан.
— Где, где? — послышалось со всех сторон.
— Смотри — тушат свет в окнах.
Далекий свист разорвал тишину ночи.
— Это городовой? — спросил Казацкий.
— Дурак! разве городовые так свистят?.. Слушай!
Внизу по переулку послышался топот многих решительных ног.
Свист повторился в другом месте, теперь уже наверху.
Тогда стадом испуганных горных коз помчались наверх, не разбирая дороги, салтановские «казаки». Они спотыкались, падали, срывались с обрывов, забыв о взаимной поддержке, о дружбе, стараясь обогнать друг друга, не заботясь об отставших. Всегда быстрые, ловкие, так легко гарцующие ноги немели от страха, колени предательски дрожали, и казалось, о каждый камень можно было споткнуться, на ровном месте можно было упасть, и подъем был так бесконечен, так невероятно крут, словно приходилось карабкаться на крепостную стену.
А топот ног приближался, враждебный и настойчивый, и свистки раздавались отовсюду, и хлопали двери в залитых луною домах.
А когда уже можно было побежать по ровной улице к спасительному исправничьему дому, который желанной гаванью встал над вздыбленными ненавистью переулками, из-за угла в луну метнулись какие-то тени, и улица тоже показалась отрезанной.
Злые бесенята, превратившиеся в испуганных зверьков, стадом метнулись назад, к днепровским обрывам. Перед ними в голубом свете над темным кольцом бузины и сирени подымались белые стены Святой Троицы.
Стадо метнулось к квартире «галушек». Ворота были на запоре. Топот и свист приближались. Стадо метнулось к домику просвирни. Домик спал безмятежно. Калитка — на запоре.
Стадо метнулось к резным воротам церкви…
В переулке раскатисто кракнул выстрел…
Володька Черный поставил ногу на широкую клямку церковной калитки. Клямка подалась книзу, звякнула сталью и застыла. Володька подпрыгнул, на мускулах поднялся, держась за деревянные острия, венчавшие резную калитку. С ловкостью убегающего труса он спрыгнул на церковный двор и сбросил тяжелый засов, запиравший калитку. Теперь испуганные мальчишки метнулись внутрь ограды.
Они опустились на корточки и прижались к белым стенам церкви, как цыплята в момент тревоги прижимаются к наседке.
— Сюда не посмеют! — прошептал Козявка. — Сидите смирно!
Но у ограды уже гудели взволнованные голоса.
— А если посмеют? — спросил Салтан.
— Не посмеют! — настаивал Козявка.
— А если это те… сто пятьдесят?.. Слышал выстрел?
Чугунный засов зазвенел у ограды.
Испуганными шариками покатились мальчишки вдоль белой стены. Лестница на крышу церкви показалась спасением. Как обезьяны, быстро-быстро, не считая ступенек, помчались все восемь наверх, на обрывистую шатровую крышу.
— А если полезут и сюда? — стучал зубами Салтан. — Сто пятьдесят… Слышал, они стреляли?
И, плохо соображая, к чему это может привести, мальчишки оттолкнули высокую, связанную из двух, лестницу, которую подготовили днем маляры. Лестница постояла на двух ногах, секунду дрожала, как живая, а затем тяжело упала в густую траву.
На улице, с переливами, тревожно и торжественно в одно и то же время, плескался в лунном свете переливчатый полицейский свист.
Ему отвечали далекие приближающиеся свистки, и вскоре вся ближняя часть города засвистала, запела по-соловьиному, и тревога широкими шагами пошла по улицам, вниз к Святой Троице, и внизу, в ответ на свистки, все чаще кракали, терзая воздух, чьи-то редкие выстрелы.
— Вот теперь городовые свистят, — прислушивался Салтан. — Слышишь, вон там с переливами? Это Гончаренко!.. Наш городовой! Позвать его? — И он приложил руки рупором ко рту.
— Молчи, дурак! — обругался Козявка. — Тоже удовольствие — спектакль бесплатный.
— И какой идиот сбросил лестницу?! — возмутился задним числом, несколько успокоенный близостью городовых, Казацкий. — Как мы теперь выберемся?
— Ты же сам толкал, — возразил ему Черный. — Что же, мы не видели?
— Может, еще где-нибудь лестница приставлена? Нужно со всех сторон осмотреть крышу.
— Да, попробуй здесь ползать. Того и гляди, сорвешься.
Двое Салтанов обошли весь круг церковной крыши — лестницы больше нигде не было.
— А если спуститься по трубе? — предложил маленький Салтан, именинник Лека.
— Ты хоть и именинник, — ответил ехидно Козявка, — но дурак!
Утром маляры не без удивления нашли лестницу в траве, а на крыше — целый выводок гимназистов…
В доме Салтанов был переполох. Взрослые не спали всю ночь. Трое Салтанов были пороты исправничьим ремнем, влетело и гостям, не исключая и Козявки.
Глава семнадцатая
— Раз, два, три!
Шпаги щелкали, выбивали ритмическую дробь.
Много ярких, впечатляющих романов и повестей написано о первых днях Октябрьской революции. Темой замечательных произведений стали годы гражданской войны. Писатель показывает восемнадцатый год, когда по всему простору бывшей царской России шла то открытая, то приглушенная борьба двух начал, которая, в конце концов, вылилась в гражданскую войну.Еще ничего не слышно о Юдениче и Деникине. Еще не начал свой кровавый поход Колчак. Еще только по окраинам идут первые схватки белых с красными. Но все накалено, все пропитано ненавистью.
В повести «Первая министерская» писатель вспоминает дореволюционные годы, отрочество и юность того поколения, лучшие представители которого в 1917 году (а иные и до того) связали свою судьбу с судьбой трудового народа, с Октябрьской революцией. Убедительно и достоверно даны юноши, только еще начинающие понимать, что так жить нельзя, вступающие в первые столкновения с властями.
Александр Гервасьевич Лебеденко вошел в литературу в двадцатые годы. Читатели знали его тогда главным образом как публициста, часто выступающего на страницах ленинградских газет и журнала «Вокруг света» по вопросам международной политики. Юным читателям он был известен по книжкам, в которых увлекательно рассказывал о своих зарубежных путешествиях.Как корреспондент «Ленинградской правды» Лебеденко совершил плавание на корабле «Франц Меринг» вокруг Европы. Участвовал в беспримерном для тех лет перелете по маршруту Москва — Монголия — Пекин.
Из предисловия: В его очерках и рассказах, появившихся во второй половине двадцатых годов, он писал не о войне и революционных событиях, а о своих путешествиях: в 1924 году Лебеденко объехал вокруг Европы на пароходе «Франц Меринг», в 1925 году участвовал в знаменитом перелете Москва — Пекин, в 1926 году летал на дирижабле «Норвегия» из Ленинграда на Шпицберген. Что говорить! Читать описания этих путешествий было очень интересно; чувствовалось, что автор очерков — большевик, талантливый человек, но все же главное — то, что составляло суть жизненного опыта Лебеденко, — оставалось еще не рассказанным.
"Я жил под впечатлением каменного мешка, железных стуков, которые казались мне зловещими, жутких нацарапанных на столе и стенах надписей былых обитателей камеры № 13, сумасшедших визгов и истерических криков, раздававшихся в верх-них и нижних камерах, щелчков глазка, не затихавших ни днем, ни ночью, безмолвия обслуги и охраны…" Так вспоминал в 1962 году писатель Александр Гервасьевич Лебеденко (1892–1975) свои впечатления от первых пяти дней пребывания в одиночной камере тюрьмы Большого Дома (здание Ленинградского управления НКВД)
В романе воссоздаются события того времени, когда, по определению великого русского поэта А.Блока, в России назревали «неслыханные перемены, невиданные мятежи». Рукой большого мастера в книге изображен путь страны к революции. В романе много картин подлинно эпического звучания: массовые солдатские митинги на фронте, запруженная восставшими рабочими Выборгская сторона, предштурмовые часы у Зимнего, Штаб революции — Смольный.На страницах «Тяжелого дивизиона» талантливо показан распад царской армии, гибель великой империи Романовых, могучая сила восставшего народа.
Морские истории для детей, рассказанные юным неопытным матросом. Художник Тамбовкин Арнольд Георгиевич. Для дошкольного возраста.
Волчья лощина — живописный овраг, увитый плющом, с множеством цветов на дне. Через Волчью лощину Аннабель и её братья каждый день ходят в школу. Неподалёку живёт покалеченный войной безобидный бродяга Тоби. Он — друг Аннабель, благодаря ему девочка получает первые уроки доброты и сострадания. В Волчьей лощине Аннабель впервые сталкивается со школьной верзилой Бетти Гленгарри. В Бетти нет ничего хорошего, одна только злоба. Из-за неё Аннабель узнаёт, что такое страх и что зло бывает безнаказанным. Бетти заражает своей ненавистью всех в Волчьей лощине.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть о драматических событиях, связанных с борьбой народа манси за Советскую власть.
Лакский писатель Абачара Гусейнаев хорошо знает повадки животных и занимательно рассказывает о них. Перед читателем открывается целый мир, многообразный, интересный. Имя ему - живая природа.
«В джунглях Юга» — это приключенческая повесть известного вьетнамского писателя, посвященная начальному периоду войны I Сопротивления (1946–1954 гг.). Герой повести мальчик Ан потерял во время эвакуации из города своих родителей. Разыскивая их, он плывет по многочисленным каналам и рекам в джунглях Южного Вьетнама. На своем пути Ан встречает прекрасных людей — охотников, рыбаков, звероловов, — истинных патриотов своей родины. Вместе с ними он вступает в партизанский отряд, чтобы дать отпор врагу. Увлекательный сюжет повести сочетается с органично вплетенным в повествование познавательным материалом о своеобразном быте и природе Южного Вьетнама.