Первая министерская - [3]

Такие мысли никак не входят в сознание Андрея. Ему кажется, что так думать нельзя и говорят такие вещи не серьезно. Стоит ему самому подумать о жизни, и он сейчас же захлебывается в солнечной радости, которая поднимается у него изнутри. Небо синее, солнце золотое! Ветер несет запахи из садов. А тело такое сильное, ловкое; самое главное, что его не чувствуешь. Вот, кажется, можно было бы прыгнуть высоко-высоко… и полететь… Плохо, конечно, что кончились каникулы, но зато теперь приедут все товарищи, живущие вне города. Костя Ливанов… Поездки на лодке, походы в лес. А в гимназии тоже весело… не на уроках, конечно, а на переменках. Ах, если бы только не латынь и не директор! А то все было бы ничего… Солнце чуть-чуть меркнет — это Андрей вспоминает, что сегодня он тоже не подготовил уроков… Ну и черт с ними! Все трын-трава!.. Фуражка сама сползает назад, назад… Платком Андрей вытирает капли пота на лбу и уже вразвалку, размахивая рукой, — вероятно, это здорово выглядит со стороны! — спешит к воротам гимназии.

В гимназии все совершается по строгому ритуалу. Каждый гимназист должен знать, как нужно кланяться господину директору и господам преподавателям, как нужно держать руки, ходить, надевать фуражку и затягивать пояс.

Посредине коридора нижнего этажа, там, где убегает наверх широкая лестница серого гранита, в глубокой полутемной нише, величиною с добрую комнату, висят на стене большие часы с мелодическим звоном и аршинной палкой маятника. Под часами с раннего утра и до конца занятий стоит сторож, отставной унтер-офицер, в длинном ливрейном сюртуке. На рукавах и на воротнике его пробегает золотой позумент, начищенный, как медная кастрюля. Высоко подняв колокольчик, он начинает звонить вместе с первым ударом часов. Никогда, никогда не запоздает он и на пять секунд. Ведь господин директор проверяет свои часы по его, Якова, часам и может заметить оплошность!

Как только раздается звонок — открываются двери, и девять буйных потоков вырываются из классных помещений в тихие коридоры. Каменное здание гимназии покачивается от топота сотен быстрых ног и рева ломающихся голосов гимназистов-старшеклассников.

А потом опять звонок, и опять медленно текут минуты академического часа.

То один, то другой ученик пятого класса вынимает маленькие часики. К нему сейчас же тянутся с соседних парт. Владелец прикладывает часы к уху. Нет, часы тикают, но все еще пятнадцать минут до звонка! Неумолимый механизм Павла Буре или Мозера исправно работает даже в карманах гимназистов.

— Черт! Как тянется время, — шепчет Андрюша своему соседу, Ване Квятковскому. — Ей-богу, меня потянет. А я ни бум-бум, ни кукареку…

— И я такожде, — едва слышным шепотом, не поворачивая головы, роняет в ответ Ваня.

— Уже на «и» перешел, — продолжает нервно шептать Андрюша. — Он любит гнать по алфавиту… Как ты думаешь — троих успеет вызвать?..

Но именно в этот момент и открылась тяжелая классная дверь. И тридцать пять стриженых голов повернулись на ее тихое стеклянное движение. В класс вошел полный, тяжело дышащий классный наставник, Владимир Васильевич Горянский, ведя за руку подростка, одетого в штатское.

Быстрый шепот прошел по всему классу, вплоть до «Камчатки», где на самых высоких партах сидели второгодники.

Новичок, сопровождаемый Горянским, шел к кафедре упершись глазами в паркет. Это был мальчик выше среднего роста, с гладкими черными волосами, мохнатыми бровями, с хорошими чертами лица, отличавшегося той выписанной красивостью, которая свойственна украинцам. На нем была надета суконная рубаха с черными костяными пуговицами, без пояса, и… брюки…

Но вот об этих-то брюках сразу и заговорил весь класс. Помните, у Гоголя запорожские штаны, в складках которых может спрятаться Черное море? Вот такие штаны были и на новичке. Должно быть, какой-то деревенский портной-самоучка, не щадя материала и жалея время, размахнулся и скроил штанину на двуногого бегемота.

— Гу-гу! — пронеслось по классу. — Вот так штаны!

— Смотри, смотри! — толкали мальчики друг друга.

— Да, я вижу, — отвечал сосед. — Должно быть, из маминой юбки…

— Это дедушкины!.. Только их малость подрезали.

— Да, это, я тебе скажу, на рост и в ширину.

— Вот, господа ученики пятого класса, — начал, поглаживая рыжую, аккуратно округленную бородку, классный наставник, — вашего полку прибыло. Прошу любить и жаловать. Василий Котельников. С сегодняшнего дня принят в нашу гимназию. Вас, Геннадий Андреевич, — обратился он к восседавшему на кафедре учителю географии, — я попрошу слегка проверить его знания, так как Котельников держал экзамены только по главным предметам. А сидеть, Котельников, вы будете здесь.

Он показал на пустующее место на второй парте третьего ряда, рядом с первым учеником Ашаниным.

— Только потрудитесь поскорее переодеться. У вас есть дома подходящий костюм?

— Ни, нема, — краснея, ответил Котельников и еще ниже опустил голову.

— Тогда придется посидеть пока дома. В таком наряде в гимназию ходить нельзя. Как только обзаведетесь формой, приходите. Занятия начинаются ровно в девять. Молитва без четверти девять. Поняли? Кроме того, я прошу вас не изъясняться в гимназии на малороссийском наречии. Не забудьте!