Первая любовь королевы - [41]

Роды длились целых два дня, ребенок, по-видимому крупный и здоровый, занимал неправильное положение, и с этим ничего не могли поделать. Схватки были очень мучительны и, поскольку длились долго, у королевы совсем не осталось сил. Она не кричала, выдерживая эту пытку со стоицизмом высокородной дамы, однако, если устали и измучились те, кто были подле нее, то что можно было сказать о ней самой? День святого Михаила[46] был на исходе, когда Томмазо Барди, с темными кругами под глазами, усталый и помятый, вышел к охранникам, выставленным в галерее.

— Она теряет силы, — сказал он вполголоса Клиффорду, — и молит лишь о смерти. Боюсь, ее величество утратит силу духа и желание бороться, и это будет весьма печально.

Для партии Алой Розы гибель королевы и наследника были бы катастрофой. Имея безумного короля, потерять еще и королеву? Клиффорд мрачно спросил:

— Что же мы можем сделать?

— Мне нужен помощник, — сказал Барди, — хотя бы еще один лекарь, с которым можно было бы посоветоваться, ибо один я не решаюсь ни на что…

— С вами находится госпожа Дарнли.

— Она необразованна, сэр.

— Но вы же знаете, — заметил Клиффорд, — что ее величество запретила…

— Тогда остается лишь молиться за нее и за принца, сэр.

Ни слова не сказав, Хьюберт Клиффорд переступил порог покоев королевы. Здесь было невыносимо душно — согласно верованиям, нельзя открывать окна в комнате роженицы, чтобы не впустить беду, а камин пылал жарко. Хоть в него и подбрасывали благовония, воздух был спертый. Ступая по полу, усыпанному лепестками ирисов и маргариток, Клиффорд прошел мимо удрученной повитухи, приблизился к ложу королевы, медленно опустился на одно колено, рукой отодвигая полог. Маргарита не замечала его. Лицо ее, посеревшее, покрытое испариной, было искажено гримасой жестокой боли, пальцы рук судорожно сцеплены, ввалившиеся глаза закрыты, под глазами залегли черные круги. Клиффорд приглушенным голосом произнес:

— Моя королева, вчера граф Дам мартен, посол французского короля, прибыл в Лондон. У этого господина есть весьма искусный лекарь. Он здесь, во дворце. Позволите ли вы допустить его к вам?

Ее глаза приоткрылись и показались сейчас Клиффорду черными. Взгляд королевы был туманен. Заметно было, что она напрягла все силы, чтобы узнать того, кто говорит с ней, и понять, о чем идет речь. Ее губы насилу повторили:

— Граф де Дам мартен?

Она неосознанно сказала это по-французски. Клиффорд, у которого при каждом приступе боли у королевы тоже искажалось лицо, сдавленно произнес:

— Да, посол вашего кузена, короля Франции…

— Да, — выдохнула она. — Его… его можно.

У Маргариты хватило сил уяснить, о ком идет речь; даже в нынешнем состоянии она сохраняла инстинктивную осторожность и знала, что следует опасаться убийства или отравления.

Ребенок еще не родился и доставляет ей ужасные мучения, однако надобно поберечь и его, и себя от происков Йорка. Но графу де Даммартену можно было доверять. Он приехал из Франции, он служит Карлу VII, а у французского короля нет оснований желать смерти Маргарите или ее ребенку.

Лекарь графа явился и осмотрел королеву. Какое-то время итальянец и француз советовались между собой, а потом постановили, что надлежит действовать решительно. Один из них, совершая довольно рискованную операцию, сумел повернуть дитя, еще находящееся во чреве матери, а другой, когда дело пошло быстрее, наложил на череп ребенка щипцы. У обоих лекарей в полночь вырвался вздох облегчения — их репутация, даже сама свобода были спасены, ибо в этот час у королевы родился сын.

— Мальчик! — раздался крик миссис Дарнли. — У вас сын, моя королева! Принц! Будущий король!

— Мой Эдуард, — только и смогла произнести Маргарита, задыхаясь от радости, а еще больше — от облегчения.

Она знала, еще раньше решила, что сын ее будет наречен именно так, ибо назвать его Эдмундом было невозможно, а к имени Генрих она испытывала непреодолимое отвращение. Довольно уже Генрихов, ее ребенок будет Эдуардом, и вместе с именем получит мудрость, силу и удачу своего прадеда, великого короля Эдуарда III. Это была последняя ясная мысль Маргариты; обессиленная и обескровленная, она уснула, счастливая настолько, что впервые за долгие годы ее не беспокоили тревоги за трон.

Ребенок родился на удивление сильным и крепким. Более крупный, чем обычные новорожденные, красный, с влажным светлым пушком на голове, он заливался криком почти все время, пока его пеленали и мазали язычок медом. Так делали всегда, чтобы, дескать, младенцу поскорее захотелось кушать, однако на этот раз кормилица, леди Герберт, которой выпала высокая честь позаботиться о будущем короле, сказала со смехом, что принц — настоящий мужчина, и никакого особенного приглашения в виде меда ему и не требуется.

Но, если дитя чувствовало себя как нельзя лучше, то Маргарита была очень измучена. Дух ее не был сломлен и рвался в бой, однако тело оставалось слабым и не повиновалось желаниям. Лекари ручались за здоровье и жизнь королевы, но долгое время она была не в силах подняться с постели — куда дольше, чем это бывает с прочими женщинами. Многочисленные фрейлины были вновь допущены в ее покои, за королевой преданно ухаживала первая дама двора графиня д'Амбрей, и такие усилия должны были рано или поздно возыметь действие.