Первая любовь - [22]

– Костя! – закричал я. – Назад! Дождь бу-у-дет!..

В это же время я скорее почувствовал, чем услышал слабый голос Оли. Рванувшись к ней и не соображая, что происходит, я лишь увидел ее руку, беспомощно протянутую над водой. «Судороги», – мелькнуло в мо­ей голове. У меня никогда в жизни не было судорог, но я знал по рассказам других, что это страшно и опас­но, когда ты находишься в воде.

Еще несколько секунд, и голова Оли скрылась под водой. Но я уже был около девушки и успел схватить ее за лямку купального костюма.

– Костя! – заорал я что было силы. – Костя, на помощь!

Я знал, что нельзя допускать, чтобы тонущий схва­тился за твои руки – иначе верная гибель обоим. Под­хватив Олю под руку, я старался сделать так, чтобы ее голова была как можно выше и чтобы она могла свободно дышать. Но с одной рукой мне плыть было трудно. Кроме того, я сам перепугался – все это мог­ло окончился очень плохо. Поэтому я выбивался из сил, захлебываясь, а Оля между тем потеряла сознание.

Но помощь была близка. Поняв, что случилось не­счастье, Костя быстро плыл к нам. «Только бы не за­хлебнуться, только бы выдержать», – билось в моей голове.

– Держись, Дима! – услышал я и увидел моего друга около себя. Он подхватил Олю с другой сторо­ны. Я отдышался, и мы, равномерно работая свобод­ными руками, поплыли к берегу.

На берегу уже заметили, что у нас что-то случилось. Илько и Гриша вскочили на «Молнию» и плыли к нам. Но быстрее их к нам подошла легкая байдарка. В бай­дарке сидел не знакомый нам парень. С его помощью мы уложили Олю в байдарку.

Оля скоро пришла в себя, но не могла сообразить, что произошло, и сильно дрожала от холода.

Едва мы все вместе выбрались на берег, как полил дождь. Страшно перепуганная Галинка увела Олю в кусты переодеваться, а вокруг нас собралась толпа. Кто-то нас ругал за легкомыслие и лихачество, кто-то расспрашивал о том, как все произошло, кто-то восхи­щался тем, что мы не оставили девушку в беде.

Но дождь усилился, и толпа рассеялась.

Одна за другой отплывали от острова лодки. С Олей нам как следует поговорить так и не удалось. Семья Прокопьевых тоже второпях покинула кошку. У нас на «Молнии» был парус, и мы отдали его девушкам, чтобы они могли укрыться от дождя.

– Олю только жалко, – ворчал Гриша, – а этот маменькин сынок Бэба да Галинка пусть бы мокли, не сахарные, не растают.

Какой был чудесный день, и как вдруг неожиданно испортилась погода. Пока мы доехали до устья Соломбалки, наша одежда так промокла, что ее пришлось выжимать.

Мы поставили «Молнию» на место и разошлись. На другой день я встретил Олю на нашей улице. Она была очень бледна.

– Ты очень испугалась? – спросил я. – У тебя, наверно, была судорога.

– Перепугалась и ничего не помню, – ответила она. – Как вовремя вы подоспели. Еще бы полминут­ки… Я как вспомню, меня и сейчас начинает трясти… Я пойду, Дима, а то у меня кружится голова.

– Да, Оля, иди домой и ложись, – сказал я лас­ково и наставительно. – Может быть, ты простудилась и теперь можешь заболеть.

– До свидания, Дима. Спасибо!

И она пошла к своему дому нетвердой походкой, поеживаясь. Я смотрел ей вслед и думал: «Как хорошо, что все так благополучно обошлось!»

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ПРИЧУДЫ БОЦМАНА РОДИОНОВА

Обычно наш боцман ходил по палубе строгий и уны­лый, выискивал всевозможные непорядки и придирался. Придирался при каждом случае к матросам, кочега­рам и машинистам. Казалось, он был счастлив, если находил отогнувшийся конец канатного коврика, серо-манную крупку пепла на фальшборте или где-нибудь под трапиком окурок.

Боцман Иван Пантелеевич Родионов даже предста­вить себе не мог, что на судне может быть полный по­рядок. Он не мог спокойно есть, не мог спокойно спать. Вечно ему мерещились угольные следы кочегарских ботинок на палубе, потускневшие поручни, масляные пятна на стенках и переборках. Найти соринку и рас­печь виновника! – этим жил наш боцман.

Он был дисциплинирован и придирчив до крайно­сти. Не верил ни в бога, ни в черта, не был суеверен, кроме… понедельника. В понедельник он ничего не на­чинал, а в море никогда не пошел бы. Из-за этого он готов был остаться без работы, мог даже поссориться с капитаном – что было для него почти немыслимо. Всех капитанов и штурманов он уважал и во всем им подчинялся беспрекословно. Старой морской закваски был наш Иван Пантелеевич.

И вдруг наш боцман раздобрился. Где он взял фут­больный мяч, об этом никто из команды сказать не мог. В эту боцманскую тайну был посвящен один только Костя Чижов.

Однажды после обеда на палубе появился Иван Пантелеевич и к необычайному удивлению всей коман­ды выбросил на причал кожаный мяч. Новенький тем­но-желтый упругий мяч запрыгал по причалу, словно резвящийся котенок.

Такой причуды от нашего боцмана трудно было ожидать.

Моментально на причале оказался Костя Чижов. Он схватил мяч и ловким ударом ноги послал его вверх. Виляя хвостиком шнуровки, мяч взвился выше склад­ских крыш.

Минуту спустя за футбольным мячом уже гонялись человек десять из команды «Октября». А Иван Панте­леевич, преобразившийся, совсем не похожий на себя, стоял на палубе у борта и подзадоривал футболистов: