Первая красотка в городе - [5]

я вошел в крытый кузов.

ВЕШАЙ!

крюк в потолке оказался тупым, точь-в-точь большой палец с сорванным ногтем. зад бычка оттягиваешь назад и целишься вверх, суешь его хребтом на крюк снова и снова, а крюк не проходит. МАТЬ ТВОЮ В ЖОПУ!!! одна щетина и сало, жестко, жестко все.

ДАВАЙ! ДАВАЙ ЖЕ!

я выдавил из себя весь последний запас сил, и крюк вошел, прекрасное зрелище, диво, как крюк вонзается, бычок этот зависает сам по себе, с плеч долой, висит на потребу халатикам и бакалейным сплетням.

ШЕВЕЛИ МОСЛАМИ!

285-фунтовый негритос, наглый, резкий, четкий, убийственный, вошел в кузов, щелчком подвесил свое мясо, свысока взглянул на меня.

у нас цепочка!

лады, командир.

я вышел вперед него. меня уже поджидал следующий бычок. всякий раз, загружая его на плечи, я был уверен, что это последний, больше не справиться, но я все время повторял

еще один

один — и все

а потом

бросаю.

на

хуй.

они ведь ждут, чтоб я все бросил, я читал это по глазам, по улыбкам, когда они думали, что я не вижу. не хотелось дарить им победу. я пошел за следующим бычком. игрок до последнего вздоха, до последнего рывка некогда блиставшего игрока — я кинулся на мясо.

прошло 2 часа, и тут кто-то завопил ПЕРЕРЫВ.

я не умер. отдохну минут десять, кофейку выпью, и им меня уже отсюда не выкинуть. следом за ними я зашагал к подъехавшему обеденному киоску. я видел, как в ночи от бачка с кофе подымается пар; видел пончики, сигареты, бисквиты и сэндвичи под электролампочками.

ЭЙ, ТЫ!

кричал Чарли. Чарли, как и я.

чего, Чарли?

пока на перерыв не ушел, залезь-ка в грузовик, выведи его отсюда и поставь к рампе 18.

мы его только что загрузили, этот грузовик в полквартала длиной. рампа 18 находилась на другой стороне грузового двора.

дверцу открыть мне удалось, залезть в кабину — тоже. внутри мягкое кожаное сиденье, такое славное, что я сразу понял — если себе не дать бой, я мгновенно закемарю. водить грузовики я не умел, глянул вниз: полдюжины сцеплений, тормозов, педалей и прочего. я повернул ключ — машина таки завелась, потыкал в педали, подергал сцепления, пока грузовик не покатился, и повел его через весь двор к рампе 18, а сам все думал — когда я вернусь, киоск уже уедет. трагедия, просто трагедия. я припарковал грузовик, заглушил мотор и еще минутку посидел, впитывая добрую мягкость кожаного сиденья. потом открыл дверцу и вылез. промахнулся мимо ступеньки, или что там должно было торчать, и шлепнулся наземь всей этой окровавленной робой и в бога душу мать каской как подстреленный. больно не было, я ничего не почувствовал. поднялся я как раз в ту минуту, когда киоск выруливал за ворота на дорогу. остальные возвращались к рампе, хохоча и закуривая.

я снял сапоги, снял робу, каску и направился ко времянке у проходной, швырнул робу, каску и сапоги на стойку. старик взглянул на меня:

как? бросаешь такую ХОРОШУЮ работу?

скажи им, чтоб переслали мне чек за 2 часа по почте или засунули его себе в жопу, мне плевать!

я вышел наружу. перешел через дорогу в мексиканский бар, выпил там пива и сел в автобус до дому. всеамериканский школьный двор снова меня выставил.

Жизнь в техасском борделе

Я слез с автобуса в этой техасской дыре, стоял жуткий холод, а у меня запор, но вот поди ж ты — комната здоровенная, чистая, всего $ 5 в неделю, к тому же с камином, и только я разлатался, как залетает в комнату этот черный дедуля и ну кочергой такой длинной в камине шурудить. Дровишек-то не было, вот я и думаю: чего это он тут кочергой своей в моем камине расшурудился? А он смотрит на меня, крантик свой в кулачке зажал и шипит этак вот: «ис-сссссс, иссссссс!» И я подумал: что ж, он с чего-то решил, что я распиздяй залетный, но поскольку я не из таких, то помочь ему ничем не могу. М-да, подумал я, таков весь мир, так уж он устроен. Он навил еще несколько кругов по комнате со своей кочергой, потом отчалил.

После чего я забрался в постель. От автобусных перегонов у меня всегда запор — и бессонница к тому же, впрочем, бессонница у меня постоянно.

В общем, только дедуля с кочергой из комнаты вымелся, я растянулся на кровати и подумал: ну вот, может, через несколько дней и опростаюсь.

Тут дверь открывается снова, и заходит такое нехило втаренное существо, женского пола, опускается на колени и давай полы драить, а задница у нее так и ходит, так и ходит, так и ходит, а она полы-то все драит и драит.

— Славная девчушка нужна? — спрашивает.

— Нет. Подыхаю от усталости. Только что с автобуса. Мне отоспаться надо.

— А милая жопка тебя как раз и убаюкает. К тому же — всего пятерка.

— Я устал.

— Хорошая чистенькая девчушка.

— Где она?

— Это я.

Она поднялась с колен и повернулась ко мне.

— Прости, но я правда слишком устал.

— Всего $ 2.

— Нет, извини.

Она вышла. Через несколько минут я услыхал голос этого мужика:

— Так, говоришь, жопу свою ему толкнуть не смогла? Да мы дали ему лучший номер всего за пятерку. И ты теперь мне говоришь, что не смогла ему толкнуть жопу?

— Бруно, я пыталась! Чесслово, ей-бо, пыталась, Бруно!

— Блядина ты грязная!

Я знал этот звук. Не пощечина. Хорошим сутенерам по большинству не безразлично, есть бланш на лице или нет. Они бьют по щеке, чтобы пришлось пониже, но подальше от глаза и рта. У Бруно, должно быть, неслабая конюшня. То определенно был удар кулака о голову. Женщина взвыла, ударилась о стену, а братец Бруно заехал ей еще разок, аж стена вздрогнула. Так она и отскакивала, то от стены, то от кулаков, и орала, а я потягивался в постели и думал: н-да, жизнь иногда и впрямь занимательна, но что-то не