Первая Конная - [23]

— Держи крепче! — сердито сказал Масля к ординарцу, перенося через круп толстую ногу, грузно опустился в седло и разобрал поводья. — Вот гадкая капитель. Нету спокоя от энтой контры ни днем пи ночью. Тимошка, выкидай флаг!

— Щоб душа с него вон и кишки набок, — закричали из строя.

— Ур-р-а-а!.. — вновь грянули бойцы.

— Шашки к бою!.. — пропел Буденный.

Скрежещущий шелест прошел над рядами. Блеснули клинки.

Тысячи глаз устремились туда, где, утопая в тумане, их ждал невидимый враг.

Армия пошла в бой…

И внезапно наступила глубокая тишина. Только слышался тяжелый конский топот. Огромная конная масса, развертываясь к атаке, широким потоком заливала степь.

— Прижалась наша гайка, — прошептал Маслак и поднял копя па дыбы. — Повод!

И тут же голос казака Тихомолова произнес:

— Не переводи ты с места на рыся, Тарас Григорьевич, до его три версты бежать. Как будешь рубать, когда копей заморишь?.. Поспеешь к богородице груши околачивать…

— Рысью! — скомандовал Маслак.

Все вокруг ожило и зашевелилось. С частым топотом бригада стала спускаться рысью по балке. Перешли ручей, поднялись, и перед ними открылось холмистое поле, еще закрытое туманом.

Молодой казак потянул из-за плеча винтовку.

— Ты это брось, — сказал ему Пашка. — Шашку бери.

— Страшно… — с опаской сказал казак.

— А мне, думаешь, не страшно? Ты как будешь рубить…

— Вот так, — махнул казак шашкой. — Наискося!

— Годится! — одобрил Пашке. — Главное, распались. А если не срубить, то он тебя срубит! Понял, миляга? Руби его до седла, а дальше он сам развалится.

— Понял, — ответил казак.

— Покурить бы, братва, — тихо сказали в рядах.

— Отставить, — строго сказал «гусар», — теперь смотрите, во всех отношениях.

Пехота, выставив штыки, шла вперед. Ездовые тачанок шевелили вожжами.

— Но-о, милые, трогай…

Лошади жали уши, плотно ложились в норки, просились вперед. Тачанки все звонче постукивали колесами.

— А окопов не будет? — спросил ездовой.

— Еще тебе проволоку, — ответили ему. — Ты чо, на Германском?..

Из тумана с тяжелым топотом поднималась темная масса.

— Батарея идет.

— Набьют нам ряшку…

Теперь уже совсем рассвело. Выглянуло солнце, и легкий ветерок раздернул завесу тумана. Среди его уплывающих клочьев все увидели стену из черных мундиров и бледных лиц.

— Вот они, Семен Михалыч, — сказал Ворошилов.

Буденный поднял бинокль.

— Отборные казачьи части, — сказал он, разглядывая всадников, построенных в каре, с шашками наголо. Черные бороды лежали на груди, как иконы. Тускло блестели погоны офицеров.

— Ишь, сволочи, прах их возьми! Как на картине стоят, — сказал Ворошилов.

— Чувствуют силу, вот и красуются, — сказал Буденный, не опуская бинокля. — Сплошь — офицерские полки! Да, рубка будет!

В передних рядах лошади, горячась, переходили на галоп. Тачанки, охватывая фланги, понеслись вскачь.

Над полками и дивизиями загремело «Ура!». Возникнув в головных эскадронах, крик катился все дальше и дальше и, подхваченный остальными бригадами, скатывался то к правому, то к левому флангу, усиливаясь и переходя в сплошной гул. Конная лава стремительно приближалась к безмолвно ожидавшему ее противнику. До него оставалось не больше версты, и расстояние быстро сокращалось.

Под копытами лошадей с бешеной скоростью летела земля. Всадники грохочущей лавой вырвались на ярко освещенное солнцем, испещренное лощинами и перелесками поле.

Ряды противника качнулись и пошли вперед. Всё быстрей и быстрей.

И вдруг все остановились, замерли.

Две стены всадников недвижно стояли друг против друга. Бились под ветром знамена, штандарты, значки, блестели пики и шашки.

— Вот тебе и тактика, — сказал Буденный. — Голуби! Встали, как на плацу.

Он махнул рукой, и сразу все вокруг наполнилось железным грохотом и криками ездовых. Могучие лошади, пластаясь к земле, во весь карьер помчали вперед орудия. Сорвавшись с места в намет, пошли тачанки.

Скакавший впереди всадник широким движением руки определял фронт.

С полного галопа развернулись тачанки. Ездовые повисли на вожжах.

Лошади зарылись копытами в землю, и батарея снялась с передков. Не прошло и минуты, как полыхнули дымы, с визгом ушли снаряды.

Обе массы всадников, прибавив ходу и пустив лошадей во весь мах, бурей понеслись навстречу друг другу.

Уже видны бледные лица, черные кричащие рты, лезвия шашек, наконечники пик.

Обе массы всадников, словно две большие черные волны, с размаха ударили одна в другую, и строй прошел через строй, а потом, расколовшись на группки, всадники закружились на месте. На земле бились, мотая головами, смятые лошади. В бинокль было видно, как двое сцепились, катались по земле, били и рвали друг друга, пытаясь добраться до горла.

Всадники развернулись и вновь сошлись. «Ура!» смолкло. Канонада сразу задохлась. Шрапнель неуместно лопнула над лесом. И над полем повисло великое «безмолвие рубки».

Топот, скрежещущие звуки клинков, визг и ржанье лошадей слились в один общий гул.

Взвился белый конь трубача и тут же рухнул на землю.

Рубя сплеча и наотмашь, Пашка увидел, как у эскадронного лопнул клинок. Размахнувшись в седле, эскадронный хватил кулаком в ухо усатого есаула, тот качнулся и обвис, конь унес всадника, застрявшего в стремени.