Первая Конная - [19]

— Барахольщики и насильники — сюда, — говорил он. — Контрики, каратели, саботажники — тоже сюда. — Дуплищев подумал и подтолкнул жандармского ротмистра к общему строю. — И вы сюда, господин вешатель.

В особой шеренге осталось трое: два офицера и священник.

Дуплищев обратился к ним.

— Кто желает, — спросил он, — вступить в Красную Армию и в борьбе за мировую революцию кровью смыть позор неправильных заблуждений?

Офицеры стояли не шелохнувшись. Священник недоумевал.

— Вот и хорошо, — сказал Дуплищев. — А вы, — добавил он стоявшему в растерянности священнику, — идите.

— Куда? — спросил священник.

— А куда хотите. Вы нам без надобности. — Дуплищев повернулся к шеренге: — Правое плечо вперед! Прямо — шагом марш!

Колонна пошла.

— Садись, — сказал Матвей Дуплищеву, когда тот вышел за ворота. — Садись, подвезем.

— Не положено, — буркнул комендант.

— Не положено назад бежать, когда вперед надо.

Комендант сел в тачанку и отвернулся. Рыжебородый урядник, крепкий, с медной, загорелой морщинистой шеей, увидел Матвея и Фильку, узнал сыновей, блеснули глаза и потухли.

— Сколь не видались, батя, — сказал Матвей с едущей вровень тачанки, — а поговорить не об чем.

— Гуляй, — ответил урядник. — Ваша сила….

— Мать-то померла… — сказал Матвей. — Забил ты ее до смерти.

— Туда ей, потаскухе, и дорога. Наплодила нехристей…

— За нее, за ребят со станицы, что ты перевел, на распыл идешь.

— Мало перевел… — ответил урядник. Комендант крякнул в кулак, отвернулся, смолчал.

Впереди показался пустырь. Комендант выбил трубку.

— Ладно. — Он спрыгнул с тачанки. — Забирайте его. Ваше дело. Семейное.

Матвей сошел с тачанки и вывел урядника из строя.

— Пошли, батя, в сторонку. Поговорим…

Подошли к обрыву.

— Становись до яру ближе, — сказал Матвей.

Старик отступил назад и глянул вниз. Глубоко в яру чернел труп дохлой коровы со вздернутыми ногами.

Филька бросил вожжи и, прихватив карабин, встал рядом с братом.

— На изготовку, — сказал Матвей.

— Не серчай, батя, — сказал Филька.

— Хрен тебе батя, не я! — Урядник шагнул вперед и с задором крикнул: — Но-о, Игнашка! Нешто не доведется свидеться, раздери твою мать! Идут с Хопра казаки вашенскую власть резать. Не умру, сохранит матерь божья. — своими руками из нас душу выну! Изведу свое семя!

— Пли! — скомандовал Матвей. Дернулись кони.

Урядник скатился в обрыв.

Вслед в стороне ударил нестройный залп, и там, над рощей, взлетела с криком стая грачей.

В окно настойчиво постучали. Ординарец вскочил с лавки.

— Кто?

— Я. Открой, Федя, — послышался голос комфронта Егорова. В сенях было темно. Ординарец, чиркнув спичкой, зажег лампу.

— Буди, — сказал Егоров. — Пора.

— Так они же и не ложились, — удивленно ответил Федя.

Комфронта распахнул дверь.

Весь штаб и высший командный состав армии были в сборе — при свечах сидели над раскрытыми картами. Буденный стоял у стола.

— Шестая дивизия, — говорил он Тимошенко, — атакует противника с запада. Четвертая, — он обернулся к Городовикову, — поддерживает Тимошенко с юга.

— Первым пойду в атаку! — вскочил Городовиков.

— Ты, Ока, человек отчаянный, но не забывай, ты не один, у тебя бойцы, и за них ты в ответе!.. Одиннадцатая Морозова обеспечит правый фланг и при поддержке стрелковых дивизий с востока и северо-востока прижмет противника к реке.

— По-моему, все ясно, товарищи, — сказал начштаба Зотов, сворачивая карту.

Буденный, заметив в стороне улыбающегося Егорова, сказал:

— Вот так, и никакой тактики!

Он отошел к окну, взглянул — по сонной еще и пустынной улице пронеслась тачанка, обогнав уныло бредущего к храму священника. Филька-казачок правил. Угрюмый Матвей сидел на задке.

— А все-таки скажите, Семен Михалыч, — спросил Егоров, — вас не смущает недостаток боеприпасов и артиллерии?

— Нет, — повторил Буденный. — Всё, чего у нас не хватает, мы возьмем у противника.

— Правильно, — весело заверил Ока Городовиков. -

Стало светлее.

— Разрешите поднимать? — спросил Зотов и задул свечи.

— Поднимай, — сказал командарм. — В час добрый, ребята, с богом, по коням!

…Чистый звук сигнала, подхваченный многими трубами, поплыл над городом,

— По коням!

Во дворах засновали связные, коноводы разбирали лошадей.

Тачанка Матвея с ходу влетела во двор.

На раскиданном семе навзничь спали бойцы.

— Подъем, братва, — крикнул Матвей. — Проспите царствие небесное.

Казаки вскинули лохматые головы…

…Артиллерист Добров поднялся с лафета.

— Подъем! — доносилось отовсюду.

Повозочный Грищук безмятежно сопел в бричке, его кобылёнка застыла над ним с клоком сена в мягких губах, и от ее задумчивых и тяжелых вздохов вздымались на голове старика редкие волосы. Его толкнули, он проснулся и вдруг заорал:

— Товарищ начальник, когда кобылу домой отпустишь?

— После победы революции, — ответил Добров.

Бойцы цепляли лафеты к передкам…

…Скатившись с сеновала, боец в буденовке и очках подошел к своему коню. Тот лежал на боку и храпел, разметав ноги. Боец потянул повод, но конь и ухом не повел.

— Дай мне другого коня, — обратился очкарик к эскадронному.

— На тебя не напасешься! — недовольно пробурчал тот. — А твой-то что?

— Спит.

— Будил?

— Будил.

— Ну и что?

— Спит.

— Ну, нехай поспит, бедолага… Его тоже понять надо.