Первая императрица России. Екатерина Прекрасная - [8]

Путь государева двора и гвардейских полков – Преображенского да Семеновского – лежал через Литву и Польшу, земли Екатерине почти родные, по рассказам отца знакомые. Сладко и грустно было смотреть на здешнюю вольную жизнь, совсем другую, чем в России. Казалось, даже солнце здесь светило ярче, а люди, хоть и небогатые, но исполненные собственного достоинства, глядели смелее и улыбались чаще, искреннее. В этих краях жизнь подчинялась не единой воле сильного человека, государя, а множеству воль. Каждый шляхтич был себе хозяином, а избираемый шляхтой на сейме король – лишь первым среди равных. Да что там, первым ли? Он часто и первым не был. Правили семьи богатых и влиятельных магнатов – Радзивиллов, Огинских, Вишневецких, Острожских…

Шляхтичи лихо закручивали усы, как когда-то, в полузабытом далеком детстве, отец Марты-Екатерины, бряцали саблями, лихо отплясывали мазурку на балах, слагали латинские мадригалы своим опасно-обворожительным дамам… И Екатерине страстно хотелось стать одной из этих дам – счастливой, беззаботной, обласканной мужским поклонением, вольной в своих поступках…

Невеста великого государя Петра Алексеевича ехала в удобном возке, выложенном мехами. Петр скакал впереди, с офицерами, и лишь иногда навещал ее. Придирчиво оглядывал, спрашивал, хорошо ли носит дитя. Иногда почти по-мальчишески улыбался. Он был доволен: походная жизнь пьянила царя, вдыхала в него бодрость и веселье. Темный человек, который так пугал Екатерину, но с которым она научилась бороться, уходил. Оставался светлый. А со светлым ей было легко. Порой она забывала о своем желании стать польской или литовской шляхтянкой и радовалась новой жизни – рядом с этим веселым, полным страсти и силы человеком, который в походе тоже становился лишь первым среди равных, военным вождем, а не царем.

Александра Даниловича Меншикова, или попросту – Алексашку, Петр в поход не взял, хоть тот и был первейшим кавалерийским командиром и храбрецом в его армии. Крепко осерчал на него «мин херц» за безмерное воровство. Вот и оставил охранять Петербург-Парадиз и отвоеванные на Балтике земли. Датский посол, многоопытный Юст Юль, сказал про Меншикова, что во всем, что относится к почестям и наживе, Данилыч – ненасытнейшее существо из всех, когда-либо рожденных женщиной. Петр выражался проще, по-солдатски. Царь часто говорил Екатерине, что Меншиков «в беззаконии зачат, во грехах родила мать его, а в плутовстве скончает живот свой».

Екатерина была отчасти согласна с этим – вор и плут Алексашка, что и говорить! Но иногда поневоле жалела Меншикова: видела в нем, как и Петр, не только плутовство, но и сильную, непреклонную волю, ловкий, изворотливый и в то же время тонкий ум. Меншиков двоился, как и Петр: добродетели в сердце Данилыча так тесно переплелись с пороками, что было почти невозможно отличить одно от другого. Но Екатерина отличала, поскольку точно так же двоилась в ее сознании Россия: в этой стране зябло сердце, но в то же время порой дух захватывало от величия свершений. Была в России какая-то дикая, могучая, первозданная энергия, та самая, которой подчинялся никому не подчинявшийся Петр, та самая, которая влекла царя и его войско в степи Молдавии, на смертельную схватку с Османской империей.

На Меншикова наперебой жаловались поляки и литовцы: и магнаты, и шляхта, и городские обыватели, и крестьянские общины. Мол, скупал, вымогал и захватывал крупные земельные владения, не гнушался и мелкими. Все брал, что мог взять. Брал то, что плохо лежало, и покушался на то, что лежало хорошо. Петр слушал-слушал жалобы, а потом крепко осерчал: заявил, что, когда вернется в Петербург-Парадиз, посчитается с Меншиковым… По своему обыкновению – палкой по ребрам. «Воровство надобно искоренять прилюдным судом да позором, а не побоями», – думала Екатерина, но боялась гнева державного жениха и молчала.

Весной 1711 года Петр и Екатерина с вице-канцлером Шафировым, свитой и гвардейскими полками прибыли в польский городок Яворов, где царь намеревался провести некоторое время. Они расположились в хорошо укрепленном замке, построенном королем Речи Посполитой Яном Собесским и служившем ему «выездной резиденцией». Яворов, городок небольшой, был тем не менее мощной крепостью с сильным гарнизоном и большими магазинами различных воинских припасов. Под надежной защитой могучих бастионов и рвов с водой в королевском замке жилось очень уютно. Холодные суровые стены его были закрыты гобеленами – на французский манер, в огромных каминах потрескивали дрова (Екатерине казалось, что горели целые деревья), весело пылали свечи в серебряных и медных шандалах, на винтовых лестницах раздавались шаги вышколенных польских слуг, стремившихся угодить могущественному русскому государю… А по вечерам здесь звучала музыка – клавесины, лютни…

Нынешним хозяином Яворовского замка был король Речи Посполитой Август Сильный, давний союзник Петра Алексеевича в длившейся и поныне войне со шведами. Август, король Польши и курфюрст Саксонии, походил на Петра могучим телосложением, высоким ростом и огромной физической силой. Он играючи гнул золотые и серебряные монеты, так же играючи проигрывал их за карточным столом, много пил, но сохранял на пирах на диво трезвую голову, любил женщин – и даже слишком, поскольку не знал, что делать с надоевшими любовницами, и сохранял их около себя вместе с теми чаровницами, которые еще не успели наскучить ему. Так что постепенно все эти дамы образовали вокруг Августа целый гарем. Саксонец, получивший польский престол и для этого перешедший в католичество, был на редкость умен, а еще больше – хитер и обаятелен. С Петром Алексеевичем они были ровесниками и даже, в самом начале Северной войны, почти что друзьями. Еще в первую встречу с Августом Петра поразили буйная, даже несколько показная удаль саксонца, его недюжинная физическая сила и политичный ум. Сначала они долго пили вместе, пока у Петра не затрещала голова, а саксонец не стал нести околесицу, а потом, в знак дружбы, обменялись камзолами, шляпами и шпагами. В нынешней войне с турками Август тоже должен был стать союзником Петра, но царь уже не так, как раньше, доверял своему саксонскому другу и собутыльнику. Петр узнал, что Август ведет тайные переговоры с королем Швеции Карлом XII, изображая при этом вернейшего друга русского государя. Август охотно предоставил в распоряжение Петра замок своего предшественника на польском троне, короля Яна Собесского, и даже однажды навестил своего «старого русского друга» в этой внушающей уважение твердыне.