Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г. - [105]

Роспуск Думы был делом Столыпина и его поставил на первое место. Его план мог бы удаться. В политике все забывается; прежние враги могут потом вместе работать. Либеральная общественность, в лице кадетской партии, могла забыть и срыв кадетского министерства, и роспуск своей Думы, и многое другое. Но, несмотря на все свои дарования, Столыпин многого не понимал; не понял он и того, что победитель должен с побежденным мириться, если не может его уничтожить. Он повторял ошибку 1-й Думы, когда и та считала себя победительницей. Его программа стала покоиться на противоречии. Как ни ошибочна была в 1-й Думе кадетская тактика, нельзя было проводить либеральных реформ и насаждать либеральный режим, ведя одновременно беспощадную борьбу против кадетов. Эта борьба против них вернула им былую их популярность. Столыпин не понял, что эта борьба укрепляла только крайние фланги, а его либеральную политику лишала основы. Его политика создала сначала 2-ю, вполне левую Думу, а после ее роспуска отдала Столыпина в руки правых. Но это стоит уже за пределами книги.

Заключение

У человека и у целой страны бывают моменты, которые как будто определяют дальнейшую жизнь. 1-я Дума казалась таким моментом. Это может быть самообольщение современников, и на большом отдалении судить будут не так. Но ведь и самое крушение старой России может впоследствии показаться лишь небольшим эпизодом истории. Тогда все переоценится. Но пока события представляются катастрофой, их современникам нельзя быть безразличным к вопросу, что Россию на эту дорогу толкнуло.

В своих «Воспоминаниях»[96] Милюков приводит слова Витте, которые ему кажутся «лестными». Витте сказал: «Жаль, что тогда я мало вас знал; быть может, события пошли бы иначе». После 1917 года подобные признания высказывались в комбинациях еще гораздо более неожиданных. Но в фразе Витте есть правда. Дело, конечно, не в личностях Милюкова и Витте. Но они символы, и было несчастьем, что в 1906 году они вместе не сумели пойти. Витте об этом жалел; он понимал пользу, которую мог получить от Милюкова. Милюкову Витте мог быть еще гораздо полезнее; но Милюков этого не понимал.

Витте был одним из лучших представителей старой государственной власти. Был человеком реформ, не одного «охранения». Но как практик, добившийся «результатов», он всегда считался с реальною обстановкой, с тем, что может вынести и власть, и население. Он знал, что инерцию преодолевать надо терпением, а не насилием. Он был не один таков среди бюрократии; передовых людей в ней было больше, чем думали. Но у них были оборотные стороны «практиков»; они были теоретически недостаточно образованы; «самородки», «самоучки» – высокомерно говорили про них «ученые» люди. Потому более близкое знакомство с Милюковым было бы для Витте полезным коррективом к односторонности его воспитания.

Но чем был Милюков, тоже как символ? В «Трех попытках» он написал про Кокошкина: «В кружке московских друзей Кокошкин один проявлял задатки настоящего политика». Таким «настоящим политиком» был сам Милюков. Либеральные практические деятели давно существовали в разных отраслях общественной и государственной жизни. Нм всегда приходилось бороться с тогдашнею властью; но они ее не отрицали и не отказывались сотрудничать с нею.

«Освободительное Движение» создало совсем другой сорт либеральных «борцов» и другое знамя «борьбы». Оно было придумано теми, кто стал называться «настоящими политиками», богатыми не практическим опытом, а теоретическими знаниями. Упорство государственной власти истощило терпение либеральных деятелей. «Теоретики» направили их внимание к первоисточнику зла, к «Самодержавию». «Улучшения в России не будет, пока существует «Самодержавие», – вот та несложная мысль, которой стали разрешать все затруднения. Вместо прежней борьбы за «реформы» началась война за «Реформу», за конституцию.

Те «настоящие политики», ученые, публицисты, которые принесли с собой подобную веру, стали естественно руководить этим движением. Это наложило на него свой отпечаток. На вопрос, что поставить на место Самодержавия, новые вожди искали ответа в учреждениях наиболее развитых государств. По их мнению, основы нового строя должны были быть не развитием, а отрицанием старого; в самой отдаленности их от действительности они видели лучшее доказательство их совершенства. Представителем подобных «политиков» был Милюков. Он не был «практическим деятелем»[97]; вес в политике придавали ему больше всего его профессия публициста и его авторитет как человека «науки».

Пока шло «Освободительное Движение», Витте не мог быть Милюкову полезен. У них не нашлось бы общего языка. Витте не мог бы понять ни необходимости раньше всего уничтожить Самодержавие, ни безразличия теоретиков к практическим улучшениям жизни. Но «Освободительное Движение» иначе победить не могло. Грех Самодержавия в том, что оно его создало. Но когда движение началось, довести его до победы иными путями было нельзя. Победа «Освободительного Движения» поэтому и была победой «настоящих политиков», Милюкова как символа.

Но когда Самодержавие дало конституцию, задача переменилась. По классическому сравнению, вместо постройки нового здания можно было капитально ремонтировать старое. Надо было сделать выбор: или, несмотря на уступку власти, продолжать прежнюю войну до полной победы, или удовлетвориться данною конституцией и на ее началах заключить соглашение с властью.