Перуновы дети - [18]

Наконец поезд остановился. Выйдя на перрон, Изенбек ощутил запах моря. Оно было здесь, совсем рядом, вольное и широкое, тихонько бормоча, накатывалось на берег зеленоватой волной. Если бы не обстоятельства и подчинённые, которые ждали в нескольких шагах поодаль, то Изенбек непременно первым делом пошёл бы к морю. Но вместо этого они отправились на поиски штаба корпуса.

В штабе сообщили, что связи ни с Керчью, ни с Севастополем нет, да и линии фронта, как таковой, тоже. Вокруг царили нервозность и суета.

«Вот-вот начнётся паника», – горько оценил про себя обстановку Изенбек. За последние два года ему приходилось не раз бывать в таких ситуациях. Но здесь в прямом смысле край российской земли, и, значит, паника будет ещё сильнее.

Грузный пожилой полковник с желтоватым нездоровым цветом лица и мешками под глазами велел, чтоб все новоприбывшие офицеры собрались завтра к восьми ноль-ноль для дальнейших распоряжений.

– Если, конечно, до завтра доживём, – добавил он. – А сейчас постарайтесь отдохнуть. Ночлег поищите себе сами. Кажется, на Екатерининском спуске есть незанятые дома, или в штабной гостинице спросите.

На улице Изенбек остановил старичка в потёртом сюртуке, по виду местного, и спросил, где находится Екатерининский спуск.

– Вон там, – указал палкой старик, – на углу повернёте налево, а через два квартала, запомните, через два, у могилы Айвазовского свернёте направо, там уже совсем недалеко!

Поблагодарив, офицеры двинулись в указанном направлении.

«Как же я мог забыть, – думал Изенбек, – ведь именно здесь жил, творил и умер великий маринист Иван Константинович Айвазовский, человек, который, как никто другой, умел писать море…»

Уже смеркалось, когда они наконец пристроились в одном из домов, превращённых во временную гостиницу. Наскоро перекусив, Фёдор Артурович велел Игнатию сторожить вещи, а сам заторопился назад. Скоро совсем стемнеет, тогда трудно будет отыскать могилу… Ага, вот оно, это место.

Массивное, но простое по форме мраморное надгробие и стела с надписью на армянском языке. Мощёные дорожки ведут через арки во дворик, спускаясь к небольшой армянской церкви, в которой отпевали художника, – так объяснил Изенбеку другой прохожий. Всё это в лаконичном стиле замыкалось в общий ансамбль. Казалось, церковь естественно произросла из самой земли и скал, а люди лишь слегка добавили к природе: из блоков песчаника сложили фасад, вставили массивные резные ворота из орехового дерева, сделали черепичную крышу.

Медленно ступая по отшлифованным камням дорожки, Изенбек с присущей всем творческим людям способностью быстро погружался в создаваемый его воображением мир.

Подойдя к стене церкви, Фёдор Артурович увидел вмурованные в неё молитвенные камни – светлые прямоугольники на тёмном фоне, испещрённые полуистёртым орнаментом, – то ли рисунками, то ли письменами.

Смуглая ладонь художника легла на шершавую поверхность, покрытую древними знаками. Сколько сотен лет прикасались к ним в мольбе люди, сколько судеб запечатлелось в них. Фёдор Артурович прикрыл глаза. На ощупь камень оказался совсем не холодным, даже, наоборот, чуть тёплым. Может, впитал за день лучи осеннего солнца. «А может, я ощутил прикосновения тех, кто находится по ту сторону камня, – неожиданно возникло у Изенбека. – Знак, что и я скоро окажусь там? В этой жизни ни сил, ни возможностей к дальнейшей борьбе уже не осталось…»

Не открывая глаз, полковник прижался лбом к изъеденному временем камню. За толстыми стенами послышалось протяжное пение: там шла служба. Голос священника произносил слова молитвы: «Господи Иисусе Христе, спаси чада Твоя! Помоги одолеть супостата во славу имени Твоего!»

Изенбек не стал заходить внутрь. Постояв ещё немного, покинул сквер. «Эх! – горько отметил про себя. – В тысячах церквей и соборов по всей России денно и нощно стенали и просили о том же, но что-то не помогли молебны. Жертвы, отступление и бегство. Всё летит в тартарары! Похоже, Христос отвернулся от нас. Почему? Почему Бог равнодушен ко всему, что творится? Зачем позволяет литься таким рекам крови и сеяться миллионам смертей? Отчего Он не пошлёт справедливую кару на головы безбожников-большевиков, разоряющих Его храмы?»

Осенний вечер был не очень холодным, но Изенбек зябко передёрнул плечами. Пронизывающая дрожь нервного озноба охватила тело, и полковник, чтобы согреться, пошёл быстрее. Впервые ему подумалось, что отец и дед приняли христианство скорее ради карьеры. Смог бы отец стать адмиралом Российского флота, будучи мусульманином? И мать, женщина тонкого ума, хотя и являлась русской, особой религиозностью не отличалась. Наверное, и он, Теодор, относился к исполнению христианских обрядов как к обязательной форме одежды, без которой нельзя выйти в свет.

«Выходит, истинным православным верующим я так никогда и не был? – с некоторым удивлением и почему-то облегчением подумал он. – И если наш род веками исповедовал мусульманство, значит, есть у меня с ним какие-то корни-связи? Тогда, в Туркестане, я чувствовал родство с тем миром, который меня окружал. Будто вернулся в места, о которых давно забыл. Православное христианство было государственной религией великой Российской империи. Империя распалась, и теперь каждый стал сам по себе. Я честно служил ей до конца, но больше не могу обращаться к Богу, который не слышит или не хочет слышать океана человеческой боли, мук и страданий, не могу!»