Перуново урочище - [36]

— Злой волшебник, враг нашего рода, — продолжала она голосом, полным отчаяния, — принял вид барса и уничтожает наш народ. Если мой внук погибнет, — с ним умрет последняя надежда…

Столько горя и властной мольбы было в голосе старой женщины, что студент, не раздумывая, обнажил шпагу и одним прыжком был уже на дворе.

Он поспел вовремя. Молодой рыцарь уже падал. Кровь сочилась из головы и груди. Острые когти зверя сильнее и чаще касались его тела.

— Если погибну, — шепнул рыцарь, — лучше убей мою жену, но не отдавай ее на позор! Сердце мое… моя душа — в ней… Можно пережить все, кроме позора жены… Клянись!

Студент едва успел поднять в знак клятвы руку, как барс ринулся на него.

По счастливой случайности или сознательно, студент быстро протянул шпагу, и длинный клинок, как жало, погрузился в горло зверя.

Оглушительные рукоплескания и восторженные крики привели его в чувство. Он очнулся.

Над ним свешивались широкие листья латании, кругом царил мягкий полумрак, а поодаль, за низким столом, освещенная лампой, сидела бабушка с внучатами и говорила:

— Всегда надо быть благородным, не делать ничего из-за угла, трусливо, втихомолку! Так сказал им рыцарь Олаф…

Вера Алексеевна, взяв мужа под руку, стояла у окна и внимательно слушала рассказ бабушки.

Петя закрыл глаза, почувствовав жгучий стыд, но длилось это одно мгновение.

Он тихо поднялся, подошел к своему другу, крепко обнял его, потом поцеловал руку Вере Алексеевне и оказал им, стараясь не мешать бабушке:

— Ужасно вы оба — хорошие! Я бы для вас на все пошел… даже с барсом драться!..

— С каким барсом? — засмеялась Вера Алексеевна.

— Я сейчас сон такой видел, — ответил Петя.

— Хорошо выспался? — спросил муж Веры Алексеевны и добродушно хлопнул студента по плечу.

— Нет, я не спал! Из старого вина выплыли хорошие, трогательные воспоминания… Вот такие старые сказки, какие рассказывает сейчас бабушка…

УРОК В ИЗМАЙЛОВСКОМ ПОЛКУ

1

Сегодня на Каменноостровском проспекте меня обогнала великолепная коляска. Закутанная в меха дама небрежно полулежала на мягких подушках и, проезжая мимо, вскинула на меня глаза, такие знакомые и необыкновенные глаза.

Мне вдруг вспомнилось одно происшествие, почти забытое уже. Да и не удивительно! Случилось это тогда, когда я был всего в четвертом классе.

Мне нужен был урок. Об этом знали многие мои знакомые, и однажды я получил письмо с предложением явиться куда-то в Измайловский полк, к 8-ми часам вечера. В тот же день я, конечно, отправился по указанному адресу.

Дом стоял в самом конце одной из дальних рот. Тогда там были пустыри и огороды, а среди них и высился этот дом. Издали он мне показался черным. Вероятно, потому, что в окнах его не было света.

Я открыл калитку и вошел в обширный, покрытый топкой грязью двор.

Со всех сторон, от дома и от гряд, тянувшихся от дороги, на меня накинулись собаки. Им, вероятно, удалось бы меня загрызть, если бы на их лай не вышел из дома седой старик с железной палкой и не отогнал наседавших на меня псов.

Старик проводил меня до дома и впустил в переднюю.

— Сейчас я доложу барыне! — сказала встретившая меня горничная и ушла.

Я не успел разглядеть большую темную комнату с какими-то блестящими украшениями на стенах, так как вошла толстая дама с близорукими навыкате глазами и узкими, почти незаметными губами и, хрустя пальцами, спросила:

— Вы — учитель?

Я показал ей письмо. Введя меня в боковую комнату, она сказала:

— Обождите! Я сейчас пришлю сюда вашу ученицу…

Я начал разглядывать комнату. Она была вся завешена какою-то полинявшей материей, местами протертой и очень запыленною; потолок был затянут сукном, а с середины его спускалась плоская бронзовая лампа, украшенная камнями.

Тяжелые, черные столы на каких-то чудовищах вместо ножек стояли в углах. Вдоль стен тянулись низкие диваны с целыми горами подушек.

Я не слышал, что кто-то вошел в комнату, но почувствовал это и быстро повернулся к двери.

Два горящих, как угли или как зрачки волка, глаза в упор смотрели на меня, и за их блеском я не видел человека.

Когда я немного успокоился, то заметил девочку лет двенадцати или тринадцати.

Она была высока ростом, тонка и стройна. Копна черных курчавых волос обрамляла оливковое подвижное лицо с горящими глазами.

Она долго смотрела на меня, а потом вдруг улыбнулась, блеснув, как лезвием ножа, ослепительно белыми зубами, и смело шагнула в мою сторону.

— Ты — добрый… — шепнула она по-русски, но с чуждым для моего слуха произношением. — Не обижай!..

Мы уселись, и я предложил ей читать вслух. Читала она плохо, иногда даже с трудом разбирая слова.

Я не мог преодолеть любопытства — и спросил ее, русская ли она.

— А ты не будешь смеяться? — шепнула она. — Ну хорошо, — скажу. Я и бабушка, мы — индуски…

Девушка вдруг прервала рассказ и насторожилась. Я тоже прислушивался. По коридору, ведущему из передней, кто-то тихо крался и, подойдя к двери, подслушивал. Но девочка уже читала, наклонившись над книгой, и только тогда подняла голову, когда шаги, так же крадучись, замерли вдали.

— Это мачеха, — злобно зашипела она, — злая, нехорошая, мерзкая! Бабушка и Майя — мы ненавидим ее, а папа…