Перстень Матильды - [26]

В годы гражданской войны спешившие укрыться за границей русские иереи вывезли немало церковных ценностей. В свое время покойный родитель Владимира пытался обратить вывезенные церковные богатства на общее благо. Но святые отцы, лицемерно закатив глаза к небу и осеняя себя крестным знамением, клятвенно заверили Кирилла, что у них ничего нет. Теперь же они потихоньку выковыривали из церковной утвари драгоценные камешки и, превращая их в звонкую монету, обжирались кулебяками.

Святым отцам следовало напомнить, что если на небе их владыка — бог, то на земле помазанник божий — царь.

— Царь я или не царь? — вслух воскликнул Владимир, стоя около лотка с пирожками. Продавец пирожков испуганно посмотрел на растрепанного господина в измятой шляпе и в рубашке без воротничка.

В отель Владимир возвратился энергичный и собранный.

Через несколько дней штаб-квартира опубликовала в вестнике высочайшее обращение:

«Для сведения верных мне русских людей объявляю, что хочу с новыми силами и с помощью любящей и одинаково мыслящей со мной супруги продолжать служение Родине, которое является моим долгом и целью моей жизни. Да поможет мне всеблагий Господь.

Владимир».

Ссылка на всеблагого господа в этом обращении была сделана не только ради соблюдения традиционной формы. Первый экземпляр этого документа специальный императорский курьер, к тому же наделенный особыми полномочиями, доставил в Мюнхен, на Донауштрассе, 5 и вручил в собственные руки благословлявшего когда-то белогвардейское воинство в поход против большевизма и теперь перебазировавшегося сюда главы синода так называемой русской зарубежной церкви, Карловацкому митрополиту Анастасию (Братановскому)[1].

Ознакомившись с посланием, Анастасий истово перекрестился.

— Да благословит господь благие начинания государя нашего! И да пребудет с ним вечная помощь святой православной церкви!

— Именно на это, ваше святейшество, государь и рассчитывает.

— Передайте, что церковь будет молиться за упокой души покойного императора и за здравие его достойного наследника.

— Что еще, ваше святейшество?

— Передайте, что мы отслужим торжественную литургию перед чудотворным образом и совершим молебен с акафистом божьей матери.

— Что еще?

Блаженный Анастасий стал смутно догадываться, что государь ждет от него не духовной поддержки, а посягает на нечто более существенное. Высокопрехитрейший владыка Анастасий сделал попытку укрыться в дебрях церковной гомелетики.

— В среду Преполовения Пятидесятницы, — воздев руки к небу, заговорил он, — мы, архиереи русской зарубежной церкви, соберемся в синодальном соборе Пресвятые Богородицы в честь ее иконы Знамения и по пропетии Христос Воскрес и тропарей Преполовения Пятидесятницы и Знамения иконы Пресвятые Богородицы помолимся о ниспослании божьего благословения на сие всемогущего бога…

Анастасий выжидательно посмотрел на курьера. Лицо государева гонца выражало кроткое смирение. Митрополит почувствовал облегчение и подставил руку для поцелуя, давая понять, что аудиенция окончена.

— Государь нисколько не сомневался в вашем участии, — продолжил разговор гонец, делая вид, что не замечает руки митрополита, — и повелел мне не утруждать святых отцов. Поэтому, если будет на то ваше благословение, я мог бы сейчас же заняться переговорами с солидной ювелирной фирмой, которая готова по хорошей цене приобрести золотые и серебряные изделия.

Лицо святого старца стало каменным. Тихим, размеренным голосом он стал уверять, что его высочество глубоко заблуждается. Церковь никакими богатствами, кроме духовных, не располагает. Об этом было известно еще покойному Кириллу Владимировичу. Даже этот наперсный крест, который государев посланник видит на его, митрополита, груди, украшен не драгоценными камнями, а обыкновенными разноцветными стеклышками.

На этот раз глава раскольнического синода русской церкви если и кривил душой, то всего лишь наполовину. Во время переезда в Мюнхен из тридцати ящиков церковного золотого запаса, еще остававшихся после долгих лет эмиграции, ровно половина исчезла. Все попытки обнаружить пропавшие драгоценности до сих пор ни к чему не привели. И поэтому святой старец, утверждая, что он гол как сокол, сам искренне верил в свои слова.

Разочарованный гонец откланялся. Митрополит Анастасий вышел на балкон и предался горестным раздумьям о пропавших ценностях. Особенно его угнетало то, что вместе с церковной утварью была украдена его митра, в которой он появлялся на торжественных богослужениях. Собственно, сожалел Анастасий не о самой митре, а об украшавшем ее бриллиантовом крестике, которому не было цены.

— И все-таки я узнаю имена святотатцев, посягнувших на имущество святой церкви! — грозно сверкнув очами, произнес он. — Узнаю и предам анафеме! Прокляну до седьмого колена!

Ограбленный митрополит не подозревал, что похищенная церковная утварь находилась на соседней улице, в доме его верного помощника и ближайшего сподвижника протопресвитера Юрия Граббе, которому он доверил секретно переправить в Мюнхен церковный золотой запас.

— Не забывайте, — строго предупреждал его тогда митрополит, — в этих ящиках все наше будущее. В том числе и ваше тоже!