Перстень Луизы - [70]

Все это Лена умела делать – научилась, когда помогала строить землянки для родственников, бежавших от войны из разных городов страны.

После непродолжительного инструктажа начальника Елена первой приступила к остеклению восстановленного здания. Работа эта была не такой тяжелой по сравнению с той, что им приходилось выполнять ранее, но сосредоточенность и предельная аккуратность отбирали много сил. Причем нельзя было остановиться, не закончив полностью укрепления вырезанного стекла на раме, так как оно могло разбиться.

В один из жарких дней ей с подружками пришлось остеклять большую раму на высоте десяти метров.

Рабочий день подходил к концу, и девушки собрались уже уходить, хотя для закрепления стекла еще нужно было забить несколько гвоздей по периметру, а затем наложить замазку. Двоим здесь делать было нечего, и Елена отпустила свою напарницу:

– Можешь идти с девчатами, а я закончу одна и постараюсь догнать вас. И воду поставь в ведре греться – помыться хочу.

Подружка побежала догонять остальных. А Елена продолжала работать…

Вдруг внизу послышался скрипучий мужской голос, напоминающий звук заезженной пластинки на патефоне:

– Хватит вкалывать. Спускайся сюда. Угощу немецким шоколадом!

– Угостишь свою бабушку дома! – выкрикнула Елена и громко рассмеялась.

Через несколько минут она закончила работу, спустилась с лесов и быстро пошла в направлении бараков, где был «расквартирован» их молодежный отряд.

Вдруг кто-то ухватил ее за левую руку, и Лена увидела лицо незнакомого солдата. Оно было рябым и покрыто грубыми морщинами. На руке, ухватившей ее, как клещами, красовалась татуировка. Солдат сплюнул через губы (так это делали «блатные», в том числе и в их районе), и его тонкие губы выдавили вперемешку с матом:

– Сучка, не скачи, как коза, и не лыбься, как клоун в цирке! Пошли! – И он потянул девушку к покосившемуся сараю.

У Елены на глазах появились слезы. Она стояла как вкопанная и не могла проронить ни слова. Из оцепенения ее вывел грубый толчок в спину, от которого девушка чуть не упала. Это вывело ее из оцепенения, и Лена попыталась освободить руку и убежать. Но тут ее шею что-то больно укололо, и скрипучий голос произнес:

– Я проткну этим немецким штыком тебе глотку, если хоть пикнешь!

И ее ватные ноги, вопреки воле, стали двигаться в сторону сарая. Но в голове билась одна мысль: «Надо что-то делать! Надо что-то делать!..»

Подходя к двери, Елена улучила момент и вырвала левую руку, при этом правой порезалась об острие штыка, напоминающее длинный нож. Она выбила этот штык из руки обидчика и попыталась бежать, но зацепилась за торчащую арматуру и рухнула на землю. Насильник ударил ее прикладом по голове, и Елена потеряла сознание. Она не чувствовала, как на ней разрезали штыком одежду, как произошло то, что должно было совершиться по любви с Николаем…

Потом насильник попытался привести жертву в чувство, но не смог. Воровато оглядевшись, он быстрыми шагами пошел к себе в часть, которая стояла на переформировании. Довольно кряхтя, забрался на нары.

– Ты где пропадал так долго? – спросил его сосед.

– В раю! – ощерился «блатарь».

– Не понял?..

– А понимать надо так. Я только что отымел такую красотку из молодежного лагеря, что до сих пор летаю в облаках!

– Тише ты! Не дай бог услышат сибиряки из пополнения. Чалдоны – у них там с этим строго…

– Пусть слушают и завидуют!

– Как же ты ее уломал? Ей ведь лет семнадцать, а?

– Да чего там! Штык к горлу – и все уговоры! Удрать хотела, коза… Пришлось смазать по кумполу!

– Это ж насилие над малолеткой! – опасливо зашептал сосед.

– А мне плевать на закон! На войне нет законов. Так что и завтра – на охоту!

Весь этот разговор слышали двое парней, мобилизованных из Сибири.

– Ты все понял?

– Ага…

Только это и сказано было между ними. Да и о чем говорить, если дома у обоих остались младшие сестры?..

Утром «блатаря» нашли повесившимся. Осматривавший тело молодой врач, только-только окончивший медицинский институт по ускоренной программе, мог бы, наверное, обратить внимание и на синяки на запястьях самоубийцы, и на то, что на его шее кроме следа от веревки были еще какие-то следы. Мог, да не обратил – не криминалист же! Тем более что кореш самоубийцы – сосед по нарам – уверял, что покойник не раз выражал желание покончить счеты с жизнью…

5

Елена пришла в сознание, когда сквозь щели сарая пробился свет луны, которая, как фонарь повисла над разрушенным Сталинградом. Голова была тяжелой, и трудно было поднять ее с земли. Шум в правом ухе и пульсирующая боль в затылке не давали связно думать. Из левого уха текла липкая кровь, оно ничего не слышало. Разорванная одежда была перепачкана в крови.

«Что со мной произошло? Где я? Почему так болят голова и низ живота? Почему разорвана одежда?» Она ничего не могла вспомнить…

С большим трудом Елена поднялась с земли и, шатаясь, вышла из сарая.

Всю ночь она куда-то шла: в каком-то полусне-полубреду, опираясь на палку, которую подобрала у сарая. Ей очень хотелось пить, и когда девушка подошла к реке, то, зайдя в воду, напилась большими глотками, не обращая внимания на то, что рядом проплывал какой-то предмет. Ее совсем не удивило, что этим предметом оказался раздутый труп фашиста, которого она даже при свете луны могла отличить по обмундированию. На спине у трупа был рюкзак в виде короба. Она отстегнула его и вытащила на берег. В рюкзаке были две банки каких-то консервов, несколько плиток шоколада и размокший хлеб.