Перст судьбы - [2]

Не найдя для вас никаких оправданий, — продолжал судья, — я приговариваю вас к пяти годам заключения в федеральной тюрьме Ред Блаф, с тем чтобы после полугодового испытательного срока пересмотреть судебное решение. Это будет зависеть от вашего поведения в тюрьме. Я также принимаю во внимание тот факт, что вы выплатили свой долг вкладчикам, сняв со счетов фирмы собственный вклад.

При слове «тюрьма» Андреа почувствовала, как ее желудок свело судорогой. Приводила в ужас мысль о том, чтобы провести там одни сутки, не говоря уже о шести месяцах. Утешало лишь то, что тюрьма Ред Блаф считалась не очень страшной.

Старший священник Пол Ейтс проводил церковную службу в этой тюрьме; он рассказывал, что она предназначена для интеллигентных преступников, так называемых «белых воротничков», иногда крупных бизнесменов, обвиняемых в сокрытии налогов или других финансовых махинациях. Эта тюрьма ограждает их от уголовников, содержащихся в тюрьмах строгого режима.

По крайней мере он не будет сидеть рядом с настоящими головорезами. Андреа не могла себе представить его в одной с ними камере, даже если он и был виновен.

Погруженная в свои мысли, она не заметила, что неотрывно смотрит на подсудимого. И вздрогнула, увидев, что он тоже мрачно уставился на нее, отведя взгляд от судьи. Впрочем, это было не ново: за время процесса она много раз замечала, что он смотрит на нее. Иногда их глаза вели неслышный разговор, и ей даже удавалось угадать его настроение. Гастингс смотрел на нее то испытующе, то оценивающе, а то и просто задумчиво, но всегда — без тени улыбки.

Но этот, последний взгляд заставил ее вздрогнуть: на миг в нем мелькнуло замешательство и душевная боль. Потом адвокат отвлек его, и связь оборвалась. Снова она задумалась над тем, была ли допущена грубая судебная ошибка и за решетку отправят невинного человека.

Стремясь (уже в который раз!) с кем-то поделиться своими сомнениями, Андреа обернулась к соседу-присяжному. И с удивлением обнаружила, что ни одного из них уже нет рядом, они поспешили к своим повседневным делам и семьям. Эта деятельность сильно мешала их жизни и основной работе, хота и была неотъемлемой частью государственной судебной системы.

Видя, как шериф надевает на Гастингса наручники, она внутренне сжалась. Ограничить в движениях такого человека, надеть на него путы, как на дикого зверя, казалось верхом несправедливости. Но он уходил из зала с гордо поднятой головой и плотно сжатыми губами. Казалось, все происходящее его не трогает.

Вслед за Гастингсом устремилась группа людей, в том числе его деловые партнеры, изображавшие заботу о нем и теперь выглядевшие потрясенными унизительной процедурой ареста. Адвокат Гастингса остановил эту толпу, но нашел минуту времени, чтобы поговорить с убитой горем женщиной, которую Гастингс даже не заметил, уходя.

Слезы выступили на глазах у пастора Мейерс, глубокая тоска овладела ею при мысли о том, как изменчива судьба: за несколько секунд рухнул целый мир, в котором жил человек, сделав несчастными его и близких ему людей. Андреа сама испытала нечто подобное. Восемь лет назад она вместе с Марком — ее женихом и единственным родным человеком — ехали в машине в церковь, чтобы договориться о процедуре венчания. Откуда ни возьмись, тяжелый трейлер выехал на встречную полосу и на полном ходу врезался в их автомобиль.

За несколько секунд исчезло все, что было дорого девушке, ее прошлое перестало существовать, о будущем не могло быть и речи. Марк погиб, Андреа была при смерти и за несколько месяцев пребывания в больнице много раз хотела умереть. Однако со временем она стала считать чудом то, что осталась жива. Размышляя о своей судьбе, она стала находить в ней случаи явного вмешательства небесного провидения. Это определило для нее выбор профессии.

Очнувшись, Андреа удивилась тому, как далеко увели ее воспоминания, потом заспешила к стоянке, где оставила свою машину. Обязанности присяжного заседателя на целых полторы недели оторвали ее от церковных дел, и теперь она спешила вернуться к ним; как всегда, больше всего накопилось «бумажных» проблем. К тому же она надеялась, что работа вылечит ее от тоски и досады, порожденных этим злосчастным судом.

Однако мысленно она все время возвращалась к его подробностям, особенно к убийственным «показаниям» коллег Гастингса. Правда, некоторые из них свидетельствовали как бы нехотя, и это наводило ее на мысль, что они подставили его и теперь разыгрывают роли, одурачивая присутствующих.

Когда Андреа высказала эту мысль своим коллегам-заседателям, они категорически отвергли эту идею на том основании, что лжесвидетельство сурово наказуемо и ни один из партнеров Гастингса не пошел бы на такой риск.

Видимо, они были правы. Если собственный защитник Гастингса не увидел ничего подозрительного, то — кто она такая? Подумаешь, борец за справедливость...

Одно ей было ясно: никогда, ни за что на свете не станет она больше присяжным заседателем. Тем, кто будет настаивать, она скажет, что подчас пристрастна, что ее профессия предполагает веру в человека, его внутреннее благородство и что чаще всего она делает свои выводы интуитивно, отвергая доводы рассудка. Решать чью-то судьбу, как, например, сейчас судьбу Гастингса, стало для девушки самым тяжелым испытанием за всю ее жизнь. Второй раз она такого не вынесет, это было ей слишком ясно.