Персонных дел мастер - [235]

Вечером хозяюшка сама зашла в комнату Никиты переменить белье и осталась там до рассвета. А на другое утро Никита получил светлую и чистую комнату, какая и не снилась академику. Правда, место для мольберта было оставлено в самом углу, у окна. Всю остальную площадь комнаты занимал роскошный альков, в изголовье которого красовалось большое зеркало. Синьора Роза желала любоваться своим Рафаэлем и в натуре, и в зеркале.

— Дни я уступаю богу искусств Аполлону, но вечера и ночи мои! — важно заявила синьора Роза своему возлюбленному. Как истая римлянка, синьора Роза хорошо разбиралась в античных богах и богинях.

Ничто, казалось, не могло помешать их счастью: Роза не только не препятствовала познавать «вечный город», но словно оживила для него Рим, наполнила его живым теплом. Когда он однажды попросил Розу позировать ему обнаженной, она и впрямь напомнила ему гордых римских матрон, которые не стесняются своих рабов. И он как-то незаметно отложил копии с Рафаэля: тут перед ним была сама жизнь, и линия бедра у Розы и впрямь была Рафаэлевой линией. Возлюбленные все больше и больше оставались друг с другом, и казалось, сам Рим хранит их счастье. Впрочем, любовь их была не христианской, а языческой, они наслаждались упругостью своих крепких тел и учили друг друга все новым способам наслаждения.

Но однажды тревоги «вечного города» настигли и их.В то погожее октябрьское утро Никита направился в Колизей писать эту величественную громаду, которая упрямо противилась времени и тем особо привлекала художника.

На дне чаши Колизея, в бывшем храме Юпитера, босоногие монахи служили заутреню, нежаркое октябрьское солнце блистало на бесчисленных скамьях ниши Колизея, и Никита, прикрыв глаза, казалось, слышал рев тысячной толпы, дающей смерть или жизнь гладиаторам, когда какой-то незнакомец, прикрытый, как и Никита, широкополой шляпой, прервал его мечтания.

— Синьор Никита?— Не было сомнений, незнакомец говорил по-русски! Никита даже головой замотал, столь непривычно звучала здесь, в Колизее, русская речь. Но оказалось, он не ошибся. Перед ним был русский офицер, бравый преображенец Петр Кологривов.— Я тебя, братец, давно заметил, когда еще ты бродил по раскопкам с каким-то маленьким старичком! — сказал офицер внушительно.

— То мой академик Томмазо Реди!

— Вот-вот, я услышал, как однажды сей академик назвал тебя «синьор Никита», затем проследил за вами до гостиницы и все о тебе разузнал! Дело в том, что ты мне нужен, синьор Никита! — Петр Кологривов был сама решимость. Оказалось, что бравый капитан, как и Никита, уже несколько лет обретается в Италии и скупает для царского парадиза на Неве знатные статусы, которые будут установлены потом в Летнем саду.

— Как художник, ты меня лучше всех поймешь.— Кологривов перешел отчего-то на шепот и тревожно оглянулся вокруг. Но никого поблизости не было, и он доверительно признался: — Месяца два назад мне улыбнулась фортуна, и я приобрел на одном раскопе бесценный статус Венеры!

— Так вот кто тот офицер-иноземец, коего по приказу коменданта Альгаротти ищут по всему Риму! — вырвалось у Никиты.

Но Кологривов поправил его:

— Не ищут, а, почитай, нашли. Не сегодня завтра я буду арестован,— один из кладоискателей опознал меня.

— А статус?— Никите передалось волнение преображенца.

— Венера должна прибыть в Россию! Я уже отписал государю, и скоро от него явится посланец. Но ежели меня арестуют, а меня точно арестуют, то все пропало! Оттого вся надежда на тебя, друг мой! Славный статус надобно как можно скорее вывезти из Рима!— Кологривов даже схватил Никиту за руку. Но тот и так был готов к действию.

— Венера должна прибыть в Россию! — Никита желал этого не менее отважного преображенца.

В тот же день похоронный катафалк прибыл на кладбище, уставленное каменными усыпальницами, и из одного из склепов два синьора в широкополых художнических шляпах перенесли тяжелый гроб в катафалк.

— Покойница желала быть похороненной на родине, во Флоренции. Вот я и выполняю ее волю!— на всякий случай заявил Никита кучеру. В «Цветущей вишне» гроб спешно упрятали в кладовую. А когда на другой день Никита наверное узнал, что бравый капитан Кологривов арестован ночью папскими гвардейцами и препровожден в замок Святого Ангела, где находилась тюрьма для особливо важных преступников, он крепко поцеловал свою Розу и сказал, что ему надобно ехать. Роза не плакала: как язычница, она жила сегодняшним днем и впереди у нее была еще одна ночь.

Поутру цыганская телега, заваленная грязным тряпьем, двигалась к городским воротам. Рядом с кучером-цыганом восседали Никита и смуглая Роза.

— Дай погадаю, сержант!— крикнула она стражнику у ворот. Тот для порядка только поворошил грязное цыганское барахло и махнул рукой: что с них взять, цыгане!

Роза простилась с Никитой уже за городом. И снова не плакала, а сияла, сказала просто:

— Спасибо за счастье!

— И тебе спасибо, Роза!— Никита еще раз обнял ее.

— Эй, хватит миловаться, до Флоренции путь дальний,— рассмеялся цыган.

— Помолчи, тебе за все заплачено! — рассердилась Роза. И, обернувшись к Никите, сказала: — Приезжай, всегда для тебя будет та верхняя комната свободна!