Персона - [64]

Фрэнк часто вспоминал эти долгие часы наблюдений у входа на рынок, в ожидании удобного для действий момента. Перед его мысленным взором проходили то железные ворота с табличкой «Рынок Анфан-Руж», то узкая улочка между пятиэтажным зданием и книжным магазином, которая в двадцати метрах дальше упиралась в длинный металлический ангар, напоминавший собой фабрику времен второй промышленной революции. Самый старый крытый рынок состоял из тесных проходов, с двух сторон обрамленных разномастными лотками. Там можно было найти все, что угодно. От рыбы, чуть ли не бьющей еще хвостом, от сыров с пикантным душком, от овощей и фруктов всевозможных размеров и цветов, мяса для настоящих гурманов, аппетитного вида кондитерских изделий и до всех этих людей, которые отправлялись туда, как на прогулку, говорили, выказывали расположение и толкались в нескончаемом порыве сотворить новый социальный контакт. Для нее, столь великолепной «идиотки», он представлял собой бесконечную череду всех мыслимых и немыслимых капканов, ловушек и силков.

– Этот сокровенный взгляд моей мамы – постоянный страх, требующий неустанного внимания, – сопровождал ее повсюду. Мы приходили спозаранку, садились на террасу бистро, она заказывала себе кофе, а мне – миндальное молоко. После чего мы приступали к составлению плана.

Фрэнк рассказал, что его мать всегда носила при себе три листа бумаги и черный карандаш. Устроившись в едва заметном углу террасы, в гуще криков и лавины запахов, доносившихся от разделочных столов, она брала первый и отмечала на нем расположение духа и привычки всех интересовавших ее торговцев. Ограничивалась булочником, мясником, продавцами зелени и рыбы. Четыре этапа преодоления трудностей, чтобы на нее никто не обратил внимания и в ужасе не обнаружил, что женщина, которой положено сидеть в дурдоме под семью замками, не просто разгуливает среди психически здоровых, но при этом еще и водит с собой за руку ребенка.

Царапая, зачеркивая и снова марая страницу, она просила его набросать набело на втором листе идеальный маршрут, позволяющий им оставаться в тени человеческого безразличия.

– Если любой другой француз всячески старался не стоять в очереди, она тащила нас туда, видя в ней идеальное убежище, чтобы избежать агрессии. Чем больше в ней собиралось народу, тем меньше у торговца было времени на разговоры, что нам было только на пользу. Определение порядка зависело от поведения этих праздных зевак. По нескромным взглядам, сердечным улыбкам и душевными взмахам руками выявлялись цели, которых следовало избегать. Затем она добавляла манеру поведения, чтобы никогда не ходить к любезным, услужливым торговцам, потому как это слишком опасно.

Свою работу писца Фрэнк неизменно заканчивал составлением рассчитанного по минутам плана, с помощью которого они могли бы очистить сейфы французского банка, не привлекая к себе посторонних взглядов. Настоящая суперспособность.

– А потом она резким движением поднимала на меня глаза и говорила: «Идем». Мы шли к прилавкам всяких грубиянов и ворчунов, к тому же, как правило, самых нечестных. Помимо прочего, они все, как я сейчас понимаю, были старики. Затем, ни слова не говоря, мы протягивали написанный на третьей странице список и никогда не торговались. Ни «здравствуйте», ни «до свидания», ни улыбки, ни дружественного жеста. Мы были эфирными созданиями, исчезавшими из памяти сразу после ухода, и в целом превращались в настоящих парижан. Могли бы прямо на рынке совершить преступление, и ни один потенциальный свидетель не смог бы ни описать нас, ни даже вспомнить. Вот чем я долгие годы занимался по субботам утром в компании мамы, тренируя глаз замечать все особенности человеческого поведения. Это для меня стало такой же потребностью, как дышать, и превратилось в жизненно важное действие, которое я теперь повторяю автоматически, при этом оно ведет меня вперед, будто оракул. Вот почему я послушал вас, когда вы предложили мне свою помощь. За этим нет никаких великих откровений, лишь шестое чувство, которое мама привила мне за пятнадцать лет.

Эльга не знала, что на это сказать. После рассказа Фрэнка ей захотелось узнать побольше о его матери, так не похожей на других, движимой первородной любовью к своему ребенку.

– А кем работала ваша мама? Ведь для нее это, видимо, представляло еще одну проблему.

Услышав весьма уместный вопрос Эльги, Фрэнк улыбнулся, из глубин его памяти всплыл образ матери в длинном бежевом непромокаемом плаще, которая посылала ему воздушный поцелуй, а потом захлопывала за собой дверь квартиры и отправлялась в мастерскую.

– Она была одной из первых женщин-танатопрактиков, – с гордостью ответил он.

– Танатопрактиков! Вы хотите сказать, что она готовила покойников к захоронению?

– Совершенно верно.

– Эта женщина будет моей героиней! Когда человек преодолевает столько препятствий, как личных, так и профессиональных, это очень вдохновляет.

– В основном она работала ночью, что позволяло ей не пересекаться с коллегами. К тому же я думаю, что при общении с мертвыми она отдыхала сознанием. Да и потом, чтобы пробиться в сферу похоронных услуг, требовались весьма специфические навыки.