Пернатый змей - [164]

Люди, которые никогда по-настоящему не менялись. Мужчины, которые никогда не верили в жизнь, в реальность. Но верили в некую темную насущность прошлого. Настоящее неожиданно обрушивается в душах мужчин и женщин, и сквозь него прорывается черная вулканическая лава прошлого, а потом застывает базальтом равнодушия.

Надежда! Надежда! Возможно ли возродить надежду в этих черных душах и прийти к союзу, который есть единственный путь к новому миру человека?

А между тем странное, почти до тошноты, отвращение захлестывало Кэт, и она чувствовала, что должна уехать, чтобы спастись. Непонятная, рептильная настойчивая уверенность ее собственной прислуги. Кровь одинакова. Мы одной крови. Что-то исконное и племенное и почти худшее, чем «Смерть белому человеку!». В темных глазах и мощных позвоночниках этих людей постоянная непонятная уверенность: Кровь одинакова. Странная, властная настойчивость, утверждение единства крови.

Кэт происходила из гордого старинного рода. Она воспитывалась на англо-германской идее врожденного превосходства наследственной аристократии. В ее жилах текла иная кровь, нежели у обыкновенных людей, более чистая.

Но в Мексике ничего подобного не было. Во взгляде ее прислуги Хуаны и водоноса, приносившего ей горячую воду, и лодочника, возившего ее по озеру, — читалось одно: Кровь одинакова. По крови ты и я неотличимы. Она видела это в их глазах, слышала в их словах, угадывала за их почтительностью и насмешливостью. И порой она чувствовала физическую тошноту — от этой властной фамильярности крови.

И порой, когда она пыталась защититься, откреститься гордым, вековым: Моя кровь — это моя кровь. Noli me tangere[145], — она замечала жуткую, архаическую ненависть в их глазах, ненависть, которая заставляет их совершать зверства и страшно увечить людей.

Они считались с ее духом, познаниями, умом. Тут они признавали ее отличие и проявляли своего рода почтение. Она принадлежала к господствующим расам, умным к тому же. Но взамен требовали принятия той первобытной истины, что: Кровь одинакова. Мы одной крови. Эта истина отметала всяческое понятие самобытной личности и погружала, топила ее в бескрайнем море живой крови, устанавливала непосредственную связь со всеми этими мужчинами и женщинами.

Она должна была покориться. Иначе было не миновать тихой неявной мести.

Но она не могла покориться, вот так сразу. Это должно было произойти медленно, естественно. Всякая резкость или насилие убили бы ее.

Теперь она поняла смысл слов Рамона о том, что мужчина — это столб крови, женщина — долина крови. Это означало первородную общность человечества, противоположную общности духовной.

Но Кэт всегда смотрела на кровь, текущую в ее жилах, как на исключительно собственную, принадлежащую лично ей. Ее дух был от общего духа, в нем она общалась. Но кровь была только ее, она определяла ее личность.

Теперь она столкнулась с другой основополагающей истиной: кровь одинакова. Это означало непредставимую, без оговорок, смерть ее собственного «я».

Теперь она поняла, почему Рамон и Сиприано носили белую одежду и сандалии, ходили нагие или полунагие, как живые боги. Это было молчаливое приятие примитивной истины. Возрождение древнего, ужасного ига кровного человеческого единства, которое превращало жертвенное пролитие крови в столь действенный фактор жизни. Кровь отдельного человека возвращается ее бытию, богу, народу, племени.

Теперь она поняла странное, всегда ощущавшееся ею единство Рамона со своими людьми и Сиприано со своими. Это была еле уловимая, вибрирующая, глубинная общность крови. Иногда это вызывало у нее тошноту. Иногда протест. Но это была сила, которой она не могла постичь.

Потому что, признавая общность крови, Рамон в то же время претендовал на верховенство, даже на божественность. Он был такой же человек, как последний из его пеонов. Но, будучи той же крови, тех же человеческих корней, что и они, живой человек, он все же был чем-то большим. Его особость и его превосходство, его божественность заключались не в крови и не в духе. Но в звезде в нем, необъяснимой звезде, поднявшейся из темного моря и сиявшей между потоком и высоким небом. Таинственной звезде, которая соединяет бескрайнюю мировую кровь с дыханием мирового духа и сияет между ними.

Не всадник на белом коне, не всадник на коне рыжем. Это больше всадников и коней — необъяснимая тайна звезд, с которых никакие всадники не прискачут и до которых никакие всадники не могут доскакать. Звезда, которая есть сокровенный ключ к человеку, к могуществу крови, с одной стороны, и могуществу духа — с другой.

Ибо это — единственное, что превыше всей силы в человеке и само в то же время — сила; недоступное познанию; необычайная звезда между небом и водами первого космоса: это — божественность человека.

И в некоторых людях нет никакой божественности. У них есть лишь способности. Они рабы или должны быть рабами.

Но во многих людях, имевших искру божественности, она уничтожена, ее загасили ветры насилия или задавили машины.

И когда кровь и дух начинают существовать в человеке раздельно, неся ему истинную смерть, большинство звезд гаснет.