Пернатый змей - [130]

Озеро простиралось в никуда, бледное и нереальное; их лодка качалась близко от берега, черные каноэ стояли неподвижно чуть дальше. Две миниатюрные, как птицы, женщины стирали, стоя на коленях у кромки воды.

Кэт спрыгнула с осла на мелкие камешки берега.

— Почему было не подъехать к самой лодке? — сказал Сиприано.

Она посмотрела на лодку и подумала, что осел стал бы спотыкаться на каменистом дне, обрызгал бы ее.

— Нет, — ответила она. — Я опять перейду вброд.

Он направил своего черного арабского жеребца к воде. Конь фыркнул и ступил точеными ногами в теплую воду. Сделав несколько шагов, остановился и начал быстро бить копытом по воде, так что брызги омочили его задние ноги и брюхо.

Но брызги полетели и в Сиприано. Он натянул поводья и тронул животное шпорами. Конь прыгнул вперед и пошел дальше, полуспотыкаясь, полутанцуя в воде, изящным аллюром, вздымая брызги. Сиприано успокоил его, и конь осторожно пошел по мелководью огромного озера, наклоняя черную голову, словно любуясь камнями на дне, маша черным хвостом и осторожно переступая смоляной черноты лоснящимися задними ногами.

Потом снова остановился и вдруг вновь принялся быстро бить копытом, подняв фонтан брызг, так что его черное брюхо мокро заблестело, как черный змей, а ноги стали сверкающие мокрые колонны. И опять Сиприано натянул поводья, задрав его голову, и тронул шпорами бока, отчего изящное животное затанцевало во вспененной воде.

— Ах, какой он красивый! Он такой красивый, когда бьет копытом по воде! — закричала Кэт с берега. — Почему он это делает?

Сиприано повернулся в седле и посмотрел на нее, неожиданно весело засмеявшись, как смеются индейцы.

— Наверно, нравится брызгать на себя — кто знает?

Солдат торопливо подбежал по воде к коню и взял его под уздцы. Сиприано, стараясь не попасть под брызги, спрыгнул с коня точно в лодку — настоящий дикий всадник. Босой солдат вскочил в седло и стал разворачивать коня к берегу. Но черный конь, мужественный и своенравный, не слушался и в наивном восторге упрямо продолжал окатывать себя брызгами.

— Смотрите! Смотрите! — крикнула Кэт. — Какая прелесть!

Солдат поднял ноги и сидел в седле, как обезьяна, крича на коня, потому что тот мочил свою прекрасную сбрую.

Он направил жеребца в сторону берега, где в воде сидела купающаяся старуха, тихая и незаметная, поливая из тыквенного ковшика голые коричневые плечи и спутанные седые волосы. Конь пританцовывал, вздымая брызги, и старуха встала в облепившей ее тело сорочке и спокойным голосом стала журить его, тыкая в его сторону ковшиком; солдат засмеялся, а черный конь игриво ударил копытом по воде, и солдат опять закричал на него. Но солдат знал, что ответственность за такое поведение коня он может отнести на счет Сиприано.

Кэт медленно побрела к лодке. Вода была теплая, но ветер дул плотный, насыщенный электричеством. Кэт быстро отерла ноги носовым платком, надела песочного цвета чулки и коричневые туфельки.

Она села, глядя назад, на пустынный галечный берег, развевающиеся сети и черную землю за ними с зеленым маисом, кудрявую зелень деревьев еще дальше и разбитую дорогу, теряющуюся среди старых деревьев, по которой удалялись солдаты из Харамая на черном коне и осле. На фермерский дом справа, черный, низкий и вытянутый, и кучку черных хижин под черепичными крышами, пустые сады за тростниковыми плетнями, верхушки банановых пальм и ветел. Застывший, густой свет предвечерья, длинное озеро, растворяющееся вдали между призрачными горами.

— Какая красота! — сказала Кэт. — Тут можно жизнь прожить.

— Рамон говорит, что он сделает озеро центром нового мира, — сказал Сиприано. — Мы будем богами озера.

— К сожалению, я просто женщина, — ответила она.

Он живо обернулся к ней.

— Что это значит, «просто женщина»? — спросил он быстро, жестко.

Она опустила голову. Что это значит? В самом деле, что? Быть просто женщиной! Душа ее помнила ту восхитительную иллюзорность, где все возможно, даже иллюзорное пребывание между богов.

Моторная лодка быстро бежала по коричневато-бледному озеру, оставляя бурлящий след за кормой. Солдаты, сидевшие для остойчивости на носу, скорчились на дне лодки, лица как маски: сонные, неподвижные. Скоро сон окончательно сморил их, они свалились, где сидели, и заснули, тесно прижавшись друг к другу.

Сиприано сидел сзади нее, сбросив китель и заложив руки в белых рукавах за спинку скамьи. Тяжелый патронташ съехал на бедра. Он смотрел вперед, лицо бесстрастное. Ветер трепал упавшие на лоб черные волосы и маленькую бородку. Взгляды их встретились: его глаза улыбались далекой, почти неуловимой улыбкой, прячущейся в их черноте. Но в этой улыбке было удивительное понимание.

Лодочник сидел на корме, высокий и прямой, глядя вперед отсутствующим взглядом. Огромные поля шляпы затеняли его лицо, ремешок свободно болтался под подбородком. Почувствовав на себе ее взгляд, он посмотрел на нее, как на пустое место.

Отвернувшись, она сбросила подушку со скамьи на дно лодки и скользнула вниз. Сиприано встал в бегущей, качающейся лодке и положил ей вторую подушку. Она лежала, укрыв лицо шалью; быстро тарахтел мотор, полотнище навеса хлопало в порывах ветра, позади взлетали торопливые волны, шлепком посылая лодку вперед, иногда обдавая брызгами в зное и тишине озера.