Пермская шкатулка - [88]

Покинув Москву, юный Вяземский нашел новый предмет поклонения.

Кто скажет, что к Перми судьба была сурова?

Кто скажет, что забыт природой этот край?

Страна, где ты живешь, прекрасная Певцова,

Есть царство красоты и упоений рай!

Что мне роскошный юг, и мирт его, и розы,

И нега, и лазурь дней южных и ночей?

Мне нравятся снега, и вьюги, и морозы:

Они сопутники красавицы моей.

Она господствует над сердцем и природой,

Из глаз ее на все текут струи огня.

Здесь я любовь познал, здесь, жертвуя свободой,

Томясь, целую цепь, сковавшую меня.

Стихотворение написано в Перми и датировано 1808 годом. Но в книге М. И. Гиллельсона «П. А. Вяземский. Жизнь и творчество» говорится, что Вяземский находился в шестимесячной поездке «с 1 сентября 1809 года по 1 марта 1810 года с П. А. Обрезковым» во время бытности его для исполнения Высочайших повелений в губерниях Пермской, Казанской, Нижегородской и Владимирской». Так когда же все-таки Вяземский был в Перми — в 1808 или 1809 году? Если он посетил Пермь в 1809 году, то почему стихотворение датировано годом раньше? Другое дело, если б оно было датировано годом позже.

228

В той же экспедиции с Вяземским находился и Перовский. Какими годами отмечена эта поездка в его жизни? В «Русском биографическом словаре» мы найдем, что Перовский в августе 1809 года прикомандирован «для исправления письменных дел к сенатору П. А. Обрезкову, ревизовавшему губернии Пермскую, Казанскую, Нижегородскую и Владимирскую». Тут, похоже, все совпадает. В августе 1809 года Перовский приписывается к Межевой канцелярии, а 1 сентября, как утверждает со ссылкой на документы исследователь жизни и творчества Вяземского, началась шестимесячная поездка поэта по Волге и Каме. Но почему же тогда не совпадает год под стихотворением, навеянным встречей с Певцовой? Ну а не могло ли так случиться, что поэт ставил дату под стихотворением значительно позже, чем было оно написано, и сам допустил ошибку? И, наконец, дата поставлена не его рукой?

Если Вяземский находился в Перми в 1808 году и пережил сильное любовное чувство к Певцовой, о чем свидетельствует стихотворение, то одно нерасшифрованное письмо с некоторой долей осторожности можно отнести к ней же. В письме к графу П. Д. Киселеву, датированному тем же годом, Вяземский, не называя имени, пишет на французском языке: «Не знаю, путем какого сцепления вы соеди

няетесь в душе моей с тою, кого я боготворю, — вы знаете, на кого я намекаю. Я не могу думать о ней, не вспоминая о вас; можете судить, как часто вы мне мерещитесь… ведь она является во мне единственной душой, единственным чувством! Не знаю, понравится ли вам это, но я по крайней мере этого бы желал; во всяком случае не подумайте, что, соединяя вас с нею в моей душе, я вас смешиваю; нет, я умею вас отличать и разъединять. Как в букете душистых цветов всегда можно отличить нежный запах любимого цветка, так и я умею отличить божественный мой предмет, балующийся с лорнеткою, и, прилепляясь к нему, улетаю в смеющиеся страны иллюзий. Там парю я с моею избранницею, воображаю, что ею обладаю, дерзаю рисовать себя счастливым любовником и возвращаюсь к действительности затем лишь, чтобы отыскать минуты счастья, которые дал мне вкусить обольстительный сон».

Письмо это, как явствует из него, написано Вяземским в его собственном доме, спустя полчаса после свидания с любимой. Но кто она, эта единственная незнакомка, до сих пор остается загадкой. Что это, новое увлечение юного князя, или речь в письме идет о той же Певцовой? Ведь она могла приехать в Москву повидать большой свет, как

229

это делали многие провинциальные барышни, и здесь встретиться с Вяземским. Одно известно: ее образ надолго останется в душе поэта. Пройдут годы, Вяземский женится на княжне Вере Федоровне Гагариной, брак их будет надежным, но поэт еще не раз переживет светлые дни своей юности, проведенные в Перми. Почти полвека спустя, в 1853 году, в цикле «Поминки» Вяземский будет вспоминать своих лучших друзей — Жуковского, Пушкина, Языкова, Дельвига, Перовского. И в стихотворении «Алексей Перовский» опишет счастливую поездку, город Пермь, свое молодое чувство к прекрасной Певцовой.

Мой товарищ, спутник милый На младом расцвете дня, С кем испытывал я силы Жизни новой для меня. Как-то, встречею случайной, Мы столкнулись в добрый час И сочувствий связью тайной Породнились души в нас. Мы с тобою обновили Свежих радостей венок. Вместе вплавь мы переплыли Быстрой младости поток. Время младости и счастья Лучезарная пора, День без теней, без ненастья, День без завтра и вчера! Миг один, но необъятный, Миг чудесный, сердца май! Ты улыбкой благодатной Претворяешь землю в рай… Призрак их еще волнует: Возвращаясь к дням былым, Сердце ноет и тоскует По тревогам молодым. Берега студеной Камы, Оживая предо мной, Вступают, как из рамы, С их бесцветной наготой. Свод небес свинцово-темный,

230

Область вьюг и непогод, Город тихий, город скромный В царство злата бедный вход! Равнодушьем хладным света (Лавр — обманчивая цель!) Позабытого поэта Мерзлякова колыбель. Пермь с радушием и лаской Встретит нас, младых гостей, Чудной песнью, чудной сказкой В блеске радужных лучей. Там зарницей скоротечной Развивались наши дни, И на памяти сердечной Отпечатались они. С той порою златокрылой, С той железной стороной Неразрывно, друг мой милый, Сочетался образ твой. Тайных чувств моих наперсник Часто колкий судия! По летам я был твой сверстник, А по разуму — дитя. Странствий сердца Одиссею Там я начал при тебе, Там нашел мою Цирцею И поддался воробже. Пермь, Казань, преданий тайных Сердцу памятник живой, Встреч сердечных, бурь случайных, Так легко игравших мной. Вы свидетелями были, В вас — и помните ли вы? — Я моей сердечной были Издал первые главы. И пока богиням Камы, Волги, Клязьмы и Оки Возлагал я фимиамы И к ногам бросал венки,