Пермская шкатулка - [86]

Вельяминовы-Зерновы гордились своей родословной, и Мерзляков знал, что если бы даже Анисья Федоровна дала свое согласие на брак с ним, родители не позволили бы. Но сердцу не прикажешь. И оно любило пламенно, доверчиво, нежно. Это было лучшее время в жизни Мерзлякова, наполненное волнующей мечтой, вдохновением и верой в себя. Большинство своих песен и роман-

221

сов он создает как раз в эти годы. Его страстные послания «К Элизе, от которой не получал очень долго стихов своих, взятых для прочтения», романсы и песни говорят, как высоко ценил поэт любовь, это самое заветное чувство в жизни человека. И во всех посланиях «К Элизе…» автор больше всего дорожит взглядом любимой, «ее улыбкой драгоценной».

В. К. Кюхельбекер восторгался его строкою, которую назвал истинно прекрасной:

Судьба нам изрекла, Чтоб я тебе был я, Чтоб ты была мне ты.

В один из приездов в Жодочи (возможно, что в этот день там гостил помещик Кологривов, за которого впоследствии выйдет замуж Анисья Федоровна) Алексей Федорович Мерзляков был печален, заговорил о своем одиночестве, взял мел и на ломберном столе начал писать:

Среди долины ровныя, На гладкой высоте, Цветет, растет высокий дуб В могучей красоте.

Стола не хватило для всего текста. Мерзлякову принесли перо и бумагу, он переписал начало и закончил всю песнь.

Высокий дуб, развесистый, Один у всех в глазах; Один, один, бедняжечка, Как рекрут на часах! Взойдет ли красно солнышко — Кого под тень принять? Ударит ли погодушка — Кто будет защищать? Ни сосенки кудрявыя, Ни ивки близ него, Ни кустики зеленые Не вьются вкруг него.

222

Ах, скучно одинокому

И дереву расти!

Ах, горько, горького молодцу

Без милой жизнь вести!

Есть много сребра, золота —

Кого им подарить?

Есть много славы, почестей —

Но с кем их разделить?

Встречаюсь ли с знакомыми —

Поклон да был таков;

Встречаюсь ли с пригожими —

Поклон да пара слов.

Одних я сам пугаюся,

Другой бежит меня.

Все други, все приятели

До черного лишь дня!

Где ж сердцем отдохнуть могу.

Когда гроза взойдет?

Друг нежный спит в сырой земле,

На помощь не придет!

Ни роду нет, ни племени

В чужой мне стороне;

Не ластится любезная

Подруженька ко мне!

Не плачется от радости

Старик, глядя на нас;

Не выотся вкруг малюточки,

Тихохонько резвясь!

Возьмите же все золото,

Все почести назад,

Мне родину, мне милую,

Мне милой дайте взгляд!

О, как будет не хватать поэту этого взгляда до конца его дней! Гости были потрясены импровизацией. Подкупала чистосердечная искренность поэта, его незащищенность. Всем было известно, без какой милой горько молодцу. Но кто мог знать тогда, что у них на глазах родилась бессмертная песня, которая сохранит на века имя той, чей пленительный образ вызвал к жизни поэтический экспромт.

223

Постепенно Мерзляков перестанет бывать в любезной его сердцу семье. Затем начнется нашествие французов. Вельяминова-Зерновы уедут в свое орловское имение. Мерзляков проводит их и больше уже никогда не появится в Жодочах, сколько его потом ни приглашали.

Вернутся Вельяминовы-Зерновы в Подмосковье только в 1815 году. К этому времени Анисья Федоровна выйдет замуж, а Алексей Федорович женится на сестре друга — Любови Васильевне Смирновой. Но даже в стихотворении, обращенном к ней, у него невольно вырвется воспоминание о далеком невозвратном взгляде.

Навек, навек простите!

Узнал обман — и рад!

Ах, чем вы замените

Один любови взгляд?

А песни, созданные им в пору любви, будут распеваться по всей России. И в каждой из них — печаль-тоска и непреодолимые преграды на пути к счастью, к любимой или любимому. Самой знаменитой станет песня «Среди долины ровныя…» Ее будут петь декабристы в Петропавловской крепости, живописца она натолкнет на мысль создать картину, а драматург вложит эту песню в уста одного из героев — Кулигина, — с нее, как вы помните, начинается первое действие драмы А. Н. Островского «Гроза». Да разве одна эта песня обрела крылья? А «Чернобровый, черноглазый…»? А «Не липочка кудрявая»? А «Что мне делать в тяжкой участи моей»?

Когда в опере А. Ф. Малиновского «Старинные святки» любимица публики Елизавета Сандунова, еще при жизни поэта, певала его песню «Я не думала ни о чем в свете тужить», залы взрывались от рукоплесканий, и у многих слушательниц глаза были полны слез.

Сердце любит, не спросясь меня самой!

Вы уймитесь, злые люди, говорить!

Не уйметесь — научите не любить!

«Весьма понятно, — писал критик Н. И. Надеждин, — почему песни Мерзлякова перешли немедленно в уста народные: они возвратились к своему народу».

Надеялся ли поэт на долгий век своих песен, сказать трудно. Кажется, что нет. Когда в конце жизни он решился издать свои ро-

224

мансы, то оказалось, что их у него нет — часть позабыл, иные растерял. И тогда ему пришлось обращаться к знакомым: «Вы некогда проговаривали мне, что у вас есть некоторые вздоры мои, писанные во время моих мечтаний и той сладостной жизни, или не жизни, о которой жалеем и в которой не можем дать себе отчета, как во сне».

После разрыва с милым ему семейством Вельяминовых-Зерновых Алексей Федорович избегал прежнего светского общества и находил прибежище среди артистов, композиторов, профессоров. И как вспоминает А. М. Дмитриев, «…вечера их оканчивались веселым ужином. Шампанское сменялось пуншем, и этот-то образ жизни решительно отдалил совестливого Мерзлякова от прежних знакомств его».