Перикл и Аспазия - [27]

И все же в целом жизнь рабов в Афинах нельзя назвать особенно тяжелой. Правда, число их, первоначально не очень значительное, по мере развития экономики и роста благосостояния быстро увеличивалось. Постепенно уходили в прошлое патриархальные нравы, когда раб являлся почти членом семьи. Вскоре после окончания персидских войн число рабов в Афинах наверняка достигло Нескольких десятков тысяч. Небольшая часть их работала домашней прислугой, большинство же трудилось в сельском хозяйстве и ремесленных мастерских. Но если люди бедные, особенно крестьяне, мелкие торговцы и ремесленники, обходились совсем без рабов, то такие богачи как Каллий, имели их сотни. Были в Афинах и государственные рабы: несколько сотен рослых скифов, специально привезенных с северного побережья Черного моря, служили в городе полицейскими. Они не щадили палок даже для людей свободнорожденных. Однако и обычные рабы вели себя достаточно смело, что явилось причиной многочисленных сетований олигархов. Один из них, автор трактата «Устройство Афин», позднее жаловался: «Какой же непозволительно большой свободой пользуются в Афинах рабы, поселившиеся здесь чужеземцы и метеки! Даже тронуть их нельзя. А когда идешь по улице, раб ни за что не уступит тебе дорогу. Могу вам сказать, откуда в этой стране взялись такие обычаи. Что бы случилось, если бы каждый гражданин имел право ударить раба, метека или вольноотпущенника? Тогда бы часто получалось так, что он лупил по спине свободного афинянина, будучи уверенным, что бьет раба. Чернь в этом городе одевается не лучше рабов и метеков, да и выглядит подобно им. Кто-нибудь из вас может спросить: почему же афиняне позволяют своим рабам жить с удобством и в достатке, а некоторым и просто в роскоши? Легко увидеть, что для этого есть причины. Афиняне могущественны благодаря морю. Поэтому вполне понятно, что рабы здесь трудятся по найму, а я, их господин, существую за счет этих заработков и потом освобождаю своего невольника. Ну а там, где есть богатый раб, он уже не боится господина. В Спарте же раб относится к свободному с уважением»[25].

Вряд ли эти слова можно отнести к рабам с лаврионских рудников. Благодаря их тяжкому труду деньги звенящим потоком текли в сундуки Каллия. Приданое Эльпиники его вообще не интересовало: он выбрал ее в жены за красоту и благородное происхождение. Кимон пока сам по себе значил немного. Однако, как человек предусмотрительный, Каллий понимал: у этого юноши большое будущее, он носит славное имя, а трагическая судьба его отца вызывает к нему всеобщую симпатию. Кимон не отличается особой изворотливостью в политике и в этом смысле не может сравниться с Фемистоклом, зато он тактичен и расторопен, а также может подать себя публике — немаловажное достоинство в государстве, где надо лично привлекать на свою сторону избирателей и постоянно быть на виду у людей. Сын Мильтиада, думал Каллий, может многое сделать в таком городе, как Афины, а поэтому вполне стоит не только помочь ему, но и связать с собой родственными узами.

Предусмотрительность свояка позволила Кимону в скором времени начать пользоваться своим огромным состоянием, уже свободным от долгов. А это открывало перед ним перспективы блестящей политической карьеры. Но тем временем наступил 480 г. до п. э., Аттике угрожало нашествие Ксеркса.

Аристид

Уже пали Фермопилы, в любой момент персы могли ворваться на полуостров. Фемистокл призвал детей, женщин и старцев бежать за море. Мужчины же должны сесть на корабли, которые заменят им родную землю, занятую неприятелем.

Не все, однако, понимали тяжесть положения и справедливость слов Фемистокла. Многие спрашивали: «Как же так? Мы должны добровольно покинуть родину и стать народом-скитальцем? Разве мы не сможем противостоять неприятелю на поле боя, как десять лет назад под Марафоном? Да, врагов теперь больше, чем тогда, но ведь и мы стали сильнее. У нас есть союзники: спартанцы наверняка пришлют помощь».

Толпы горожан заполнили агору, узкие и крутые центральные улицы. Люди кричали, метались из стороны в сторону. Одни были готовы бежать куда угодно, хоть на край света, другие готовились к битве, отвергая саму мысль об уходе из города. Все доказывали свою правоту со свойственным эллинам темпераментом. Неожиданно шум и крики начали стихать. Через рынок в окружении друзей и слуг шел Кимон — высокий, мужественный, спокойный. Держа в руке, разукрашенную конскую уздечку, он направлялся прямо к Акрополю. Его люди кричали в толпу: «Приносим эту узду в дар Афине, ибо кони нам теперь пи к чему; будем сражаться на кораблях!»

Коль скоро сын победителя персов зовет их на суда и сам подает пример, то кто же будет настаивать на том, чтобы остаться в городе и дать бой на суше! Вероятно, Фемистокл и впрямь прав — вся надежда только на корабли. Толпа медленно расходилась. Женщины с детьми и наскоро собранным нехитрым скарбом спешили в Пирей, готовясь отплыть на острова и Пелопоннес. Мужчины собирали оружие и также шли в порт, чтобы влиться в боевые экипажи триер. Так перед Саламинской битвой Кимон помог Фемистоклу убедить афинян осуществить невиданное ранее предприятие — эвакуировать население всей Аттики. Он сделал это не потому, что являлся другом Фемистокла (как и его отец, Кимон скорее был близок к Аристиду), а потому, что ясно видел: другого пути спасения нет.