Перикл - [8]

Он был красив, но избегал женщин, а женившись на вдове своего родственника, стал и вовсе недоступен для них, полагая, что женщины — это всего лишь развлечения, на которые занятому государственному человеку не стоит тратить время.

Он и Сократа убеждал в этом, говоря:

   — Женившись, человек освобождается для важных дел. Так что поскорее женись, Сократ. И всё то время, что ты проводишь с гетерами, ты употребишь с пользой для себя и для Афин.

   — Для Афин будет полезнее, если я ничего не стану делать для них, — отшучивался Сократ. — А для себя я нахожу много пользы в домах гетер — там много вина, хорошая еда, веселье, ласки. Один мудрый человек сказал: надо соблюдать здоровый образ жизни, укреплять постоянно своё здоровье, чтобы затем растрачивать его в любовных утехах.

   — Ты, конечно, наговариваешь на себя, говоря о любовных утехах, — заметил Перикл. — Тебе, как я давно приметил, присущи лишь две страсти: ты крошишь и шлифуешь камни и изводишь в спорах всех встречных. Как каменотёс — ты кормишь себя. А чего ты достигаешь спорами, Сократ?

   — Тоже кормлю себя, — ответил Сократ. — Но не тело кормлю, а душу. Душа ведь питается мыслями, как чрево — вином и сыром. Кто питает одно тело, у того хиреет душа.

   — А кто питает только душу?

   — У того хиреет тело, — засмеялся Сократ — ответ был так очевиден. — Но с душой мы обретаем вечность, а с телом едва доживаем до восьмидесяти... Вот и суди, что важнее — питать душу или питать тело. Но лучше одновременно насыщать и душу и тело.

   — Стало быть, ты всю жизнь будешь каменотёсом и софистом, — заключил Перикл.

   — Нет, — возразил живо Сократ. — Из каменотёса я стану скульптором, ваятелем, а из софиста — философом.

   — Философом? Это что же? Объясни, — попросил Перикл.

   — Софист — просто мудрый человек. У него на всё есть ответ и доказательство. А философ — любит не просто мудрость, но истинную мудрость, он любит в мудрости истину и овладевает искусством обнаруживать её, а не только искусством убеждать других в том, что ему выгодно.

   — Теперь я понял, почему жаловался на тебя Анаксагор, — ты донимаешь его вопросами о способе обнаружения истины. Так?

   — Так.

   — А он толкует тебе о способах доказательства желаемого, верно?

   — Верно.

   — И тебя это не устраивает.

   — Да, не устраивает. А тебя, Перикл?

Сократ видел, как тень иронической усмешки скользнула по губам Перикла: по последнему вопросу, который задал ему Сократ, Перикл безошибочно определил, что Сократ уже сел на своего любимого конька, что в нём пробудился «философский зуд» — так Перикл называл Сократову страсть испытывать собеседника вопросами, — и приготовился к тому, чтобы унять в нём этот зуд, остановить водопад вопросов — Периклу было недосуг тратить время на философские препирательства с Сократом: он спешил в Толос, где в тот день заседали афинские стратеги. Этот разговор Перикл и Сократ вели на ходу, пересекая агору, старую площадь.

   — Меня в науке Анаксагора всё устраивает, — ответил Сократу Перикл, ускоряя шаг. — Ив науке Дамона, — добавил он, вздохнув: Дамона афиняне подвергли тогда суду остракизма и изгнали из города, хотя Перикл этому противился — Дамон был учителем Перикла в юношеские годы, а потом и его советчиком, среди которых выделялись Анаксагор, Софокл, Фидий, Протагор, архитектор Гипподам и друг Перикла Периламп, который сопровождал его во всех военных походах, не занимая при этом никакой должности.

Дамона обвинили в том, что он склонял афинян к восстановлению тирании, когда, как он якобы говорил, один могучий и чистый голос будет вести главную мелодию, а все остальные станут ему подпевать. Дамон был музыкантом и теоретиком музыки. Он считал, что музыка — это голос бога, божественное наставление, в котором людям преподаются священные принципы гармонии, согласия, принципы совершенства и красоты. В демократии ему виделась какофония, безобразное рычание толпы, которое потрясает и разрушает основы гармонического общества. Дамон так много и так охотно говорил об этом, что его обвинили в заговоре против демократии и осудили на изгнание. Говорят, он слушал, как падают в кучу черепки с нацарапанным на них его именем, и уже по звуку, с каким они падали, определил, что афиняне единогласны в осуждении.

Тогда же Перикла спрашивали, разделяет ли он взгляды Дамона, на что Перикл ответил:

   — Я согласен со всем, что касается музыки: лучше Дамона никто не знает, чем прекрасна музыка. Относительно же общества скажу так: и каменщик со своей точки зрения может судить об обществе, и гончар, и винодел — всякому его профессия кажется важнейшей и полной всяких истин, которые можно употребить в любом другом деле. Но истины профессии — только истины профессии. О политическом устройстве должны рассуждать политики, а музыканты — о музыке. Вот и Эзоп говорил, что кожевенник оценивает быка только по шкуре, о живом же быке, полном силы и мощи, он не знает ничего.

Тень Дамона не легла на Перикла, но Перикл позаботился о том, чтобы Дамон приобрёл в Коринфе хороший дом и обзавёлся новыми знаменитыми учениками.

   — Я знаю, что тебя не устраивает в науке Анаксагора и в науке Дамона, — сказал Периклу Сократ.