Перикл - [126]

Аспасия закрыла лицо руками. Закрыла бы и уши, когда бы могла.

   — Афиняне! — борясь с рыданиями, проговорил Перикл, ударяя ладонями по земле, словно призывая на помощь подземных богов. — Афиняне, пощадите её! И меня пощадите! Если вы убьёте её, вы убьёте и меня! Умоляю вас. Лучше возьмите мою жизнь — я сейчас же лягу на меч, если вы этого захотите, если так будет спасена жизнь Аспасии. Дайте мне меч, афиняне, или не убивайте Аспасию! У нас маленький сын, он только что научился ходить и произносить слово «мама». Аспасия кормит его грудью, как установлено богами, создавшими нас. У неё нежное сердце — по божественным заветам она предана Афинам, по божественным заветам она никому не причинила зла, а делала только добро — и это по божественным заветам! И только некоторые слова... Но это — ветер! Ветер! Простите её, простите. — Перикл лёг на землю, рыдая, — в пыль, на камни, к ногам гелиастов, которые повскакивали с мест, чтобы лучше видеть небывалое — поверженного в прах великого Перикла.

Другую меру наказания для Аспасии предложил сам Гегесий — штраф в тысячу драхм.

Гелиасты проголосовали за штраф.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Аспасия не приняла деньги от Перикла для уплаты штрафа и вообще не пожелала видеться с ним, запёрлась на женской половине дома. Так продолжалось три дня. К вечеру третьего дня, когда мужа не было дома, Аспасия вместе с сыном, кормилицей и тремя служанками перебралась в дом Феодоты, откуда уже следующим утром на конной повозке, взяв с собой ребёнка и служанок, отправилась в Ахарны, что в шестидесяти стадиях от Афин, в имение Перикла, которое находилось в плодородной долине у горы Парнас. Она побывала там раньше, когда Перикл находился в Понте, имение ей очень понравилось. Тут стоял добротный дом с десятком комнат, двор которого, где находились склады, погреба, конюшня, птичник, овчарня, кузница и плотницкая мастерская, был обнесён высокой каменной стеной. К дому примыкала большая оливковая роща, фруктовый сад и огород. За оливковой рощей простирались хлебные поля, а за полями начиналось лесистое предгорье Парнаса, где также были сенокосы и выпасы. Ахарнское имение Перикла считалось одним из самых богатых и с давних пор принадлежало роду Алкмеонидов, из которого происходил Перикл. Отсюда в афинский дом Перикла доставлялось всё необходимое: хлеб, мясо, оливки и оливковое масло, сыры, овощи, вино, шерсть и шерстяные изделия, шкуры, дрова, древесный уголь, зерно и сено для лошадей, льняные ткани и всякого рода изделия из дерева, железа и кожи. Приказчиком в имении был старший сын Эвангела, главного эконома Перикла, которого звали Пифодор. В распоряжении Пифодора было двадцать рабов, которые выполняли все работы. Пифодор встретил Аспасию с радостью, как и подобает встречать хозяйку, отвёл ей самые лучшие комнаты, предоставил в распоряжение её поварихи чистую хозяйскую кухню и ключи от погребов и кладовых, где хранились продукты, приставил к ней возничего, чтобы Аспасия могла в любое время проехаться по полям и сенокосам — для отдыха, разумеется, а не для того, чтобы следить за полевыми работами, — или совершить поездку в Афины, дорога до которых при умеренной езде занимала не больше часа.

Уплатить штраф в тысячу драхм Аспасия поручила Лисиклу. Деньги эти предоставили в её распоряжение Софокл, Фидий, Полигнот, Геродот и Гиппократ — верные друзья. Она могла бы и сама внести эту сумму — деньги у неё были, но друзья настояли на том, что она должна принять их помощь, как в своё время они принимали помощь от неё. Штраф мог бы внести и Перикл, это была его обязанность и его право, но Аспасия сразу же после суда сказала ему:

— Ты слишком многим пожертвовал ради меня вопреки моему желанию и моим настоятельным просьбам. Больше не приму от тебя ни слова в защиту, ни обола в поддержку. Ты лишил смысла мою жизнь, которую я хотела посвятить тебе. Ты утопил её в своих слезах перед продажными судьями и неблагодарным народом. Ты вывалял в пыли мою гордость вместе с собственной. Больше мне от тебя ничего не надо. Мне лучше было бы умереть.

Перикл выслушал её тогда молча. Глаза его всё ещё были наполнены слезами, а из искусанных губ сочилась тёмная кровь.

Конечно, ей следовало бы уехать не в Ахарны, а в какое-нибудь другое место, может быть, остаться у Феодоты, а ещё лучше — уплыть на родину, в Милет, чтобы уж никак не быть связанной с Периклом. От такого шага, как она теперь понимала, её остановил сын, Перикл-младший —• он принадлежал не только ей. Его судьбу ей предстояло обсудить с отцом — так требовал не только закон, но и уважение к прошлой жизни, по которой супруги прошли рука об руку, как страстные любовники и друзья.

В первые дни она ждала, что Перикл приедет в Ахарну — это было бы разумным с его стороны. Но прошла декада, другая, весь месяц пролетел, а он всё не приезжал, хотя от Афин до Ахарны — рукой подать. Конечно, не расстояние останавливало Перикла, а нечто другое. Аспасия не могла сказать, что разлюбила мужа — старое чувство ещё теплилось в ней, а по ночам он ей снился: и душа и тело Аспасии во сне тосковали по нему. Разум продиктовал ей жестокое решение: отдалиться от любимого, загасить все чувства к нему, забыть о нём. Он наставлял: ты трудилась для его возвеличения и славы, готова была отдать ради этого жизнь, а он швырнул эту славу и величие в пыль, под ноги судьям, полагая, что твоя жизнь стоит больше, чем его слава и величие, не поняв тебя, оскорбив тебя, отвергнув твою жертву, как нечто ненужное и пустяковое. Его слава и величие должны были называться твоим именем. Теперь твоим именем будут называться его позор и унижение. Тебе этого не перенести, а потому беги от него и забудь о нём.