Перикл - [41]

Плутарх высказывался еще более резко и категорично:

«Остракизму подвергали не бедняков, а лишь представителей богатых домов, вызывавших зависть… Ему подвергались все, кто выделялся среди массы либо популярностью, либо происхождением, либо красноречием. Так, остракизмом наказали учителя Перикла Дамона, так как считали его слишком выдающимся в смысле ума».

Остракизм вовсе не являлся монополией Афин, и никак нельзя с уверенностью приписывать его изобретение Клисфену. Изгнание граждан, которые не совершали преступлений, не нарушали закона, но подозревались в том, что они способны посягнуть на демократические порядки, практиковалось в разных полисах. Неокрепшая, едва вставшая на ноги демократия одинаково опасалась и «худших», и «лучших» граждан. Провозгласив идею равноправия, она истово верила, что лучшая гарантия его — всеобщая нивелировка. Откровеннее всего это выразили жители Эфеса, изгнавшие некоего Гермодора, которого Гераклит (сам родом из Эфеса) назвал «самым лучшим, полезнейшим гражданином». Эфесцы наказали его именно за это, простодушно объявив: «Да не будет никто из нас наилучшим, а если такой найдется — пусть живет в ином месте и среди других людей».

Потому-то к жертвам остракизма относились с уважением, и их изгнание расценивалось как почетная высылка, как наказание, которое нужно заслужить. «Остракизм не был наказанием за какой-нибудь низкий поступок. Благопристойности ради он назывался «усмирением и обузданием гордыни» и чрезмерного могущества, но по сути дела оказывался средством утихомирить ненависть, и средством довольно милосердным: чувство недоброжелательства находило себе выход не в чем-нибудь непоправимом, но лишь в 10-летнем изгнании того, кто это чувство вызвал. Когда же действию этой меры начали подвергаться люди безвестные и порочные, остракизм перестал применяться» (Плутарх).

Последний раз к суду черепков прибегли в 417 году до н. э., когда из Афин изгнали вождя радикальной демократии торговца лампами Гипербола, человека низкого происхождения, демагога и интригана. Его покарали, по мнению Фукидида, современника событий, «не из страха перед его могуществом и влиянием, а за порочность и за то, что он опозорил государство».

«Народ сначала весело смеялся, но затем вознегодовал, находя оскорбительным злоупотреблением применять такую меру к человеку бесчестному: ведь и наказанию присуща своего рода честь. Считали, что для Фукидида [соперника Перикла], Аристида и подобных им лиц остракизм — наказание, для Гипербола же — почесть и лишний повод к хвастовству, поскольку негодяй испытал ту же участь, что и самые достойные. У комического поэта Платона где-то так и сказано про него:

Хоть кару он свою и принял поделом,

Ее с клеймом его никак не совместить.

Не для таких, как он, был создан остракизм.

С тех пор вообще никого не подвергали остракизму» (Плутарх).

Конфликт между личностью и обществом превратился в поединок между политическими деятелями, каждый из которых пытался устранить соперника силами того же общества. Парадокс заключался в том, что, низвергая одного, демос неизбежно возвышал другого. Изгнание Алкмеонидов открыло путь к власти Аристиду. Поражение Аристида сделало всемогущим Фемистокла. Падение Фемистокла укрепило позиции Кимона. Победив Кимона, во главе демоса стал Эфиальт.

И вот теперь Перикл против Фукидида.

Традиционные взаимные обвинения в узурпаторских стремлениях, в которые, правда, уже мало кто верит. Формально решается вопрос: кто — кого? На деле же афиняне должны определить свою судьбу на много лет вперед. Фукидид — последний козырь аристократов. Они отлично понимают: сейчас или никогда! Победит Перикл — и его авторитет станет незыблем, а главное — демос окончательно перестанет считаться с теми, кого именуют «лучшими» гражданами. Еще совсем недавно «лучшие» пользовались всеобщим уважением. Теперь же над ними насмехаются эти колбасники, оружейники, пахари, виноградари, радующиеся любой возможности показать, что и они чего-то стоят.

Единомышленники Фукидида вербуют все новых и новых сторонников. Они собираются в частных домах, до хрипоты спорят на агоре, убеждают, грозят. Ораторы сменяют друг друга на трибуне и клянутся в верности демократии. Только во имя народа и безопасности государства следует избавиться от Перикла, который ведет страну к гибели.

— Граждане афиняне! Подумайте, что грозит вам, если вы безропотно подчинитесь этому человеку. Вы приняли немало новых законов, отменив прежние, завещанные предками. Не все из них хороши, но что сделано, то сделано! Периклу же этого мало. Раз начав, он уже не может остановиться. Ему, видно, не дает покоя слава великих законодателей, и он предлагает вам проекты, столь же нелепые, сколь и опасные. Он говорит: народ решает все. Кто же спорит, конечно же, вы, и только вы, свободные и равноправные, избираете магистратов, принимаете постановления, осуждаете преступников и защищаете стены родного города. Каждый подчиняется вам, вы же все вместе неподвластны никому.

Но разве справедливо, чтобы вами руководили люди, не способные управлять? Разве не ясно, что человек образованный и обеспеченный заслуживает большего доверия, чем малограмотный бедняк, который всегда будет думать о собственной выгоде, а не о нуждах нашего государства. Перикл обманул вас: он дал всем одинаковые права, но не сделал всех равными. Да это и невозможно — разве только если вы отнимете у каждого его имущество, дома, землю, богатства, а потом разделите поровну между всеми. Неужели кто-нибудь осмелится назвать такую меру справедливой и законной?