Перейти грань - [132]

— Ты недостаточно хорошо знаешь меня, Рон. Если бы ты знал, ты бы не стал говорить так.

— Я не собираюсь расставаться с тобой. Из-за меня. Из-за тебя.

— Не будь таким собственником.

— У меня есть на это право.

— Нет у тебя такого права. И не загоняй меня в угол.

— Будь я проклят, если дам тебе погрязнуть в заурядности с этим болваном! В этом глупом провинциальном окружении. Как какой-нибудь толстозадой военно-морской женушке.

— Это как раз то, что я есть. И хватит об этом.

— Чепуха! Нонсенс.

— Ты становишься помехой в серьезном деле. Мы повеселились. Теперь этому пришел конец. У меня есть дела, которыми надо заняться.

— Не строй из себя холодную сучку. Меня не купишь на это.

— Ты тешишь себя иллюзиями, Рон. Поверь мне, я могу быть холодной сучкой, среди самых лучших из них.

— Я собираюсь удержать тебя от этой катастрофы. Я настаиваю.

До этого она избегала его взгляда, теперь же не отводила от него глаз.

— Что мне непонятно, так это, почему ты такой злой.

— Я ничего не могу поделать с собой. Все это убивает меня наповал.

— Меня тоже. Но тем не менее, я кончаю с этим.

— А я не могу.

Стрикланд выглядел так, словно был близок к срыву. Это начинало действовать ей на нервы.

— Придется научиться.

Он начал заикаться. Она отвела взгляд.

— Я согласен ждать, — выговорил он наконец. — Я буду.

— Нет, — отрезала она. — Я не буду. Я не буду подавать тебе надежду, потому что надеяться не на что. Я уверена в этом.

— Но это же нелепо — навсегда остаться в лапах этого дерьма.

— Послушай. Я умею ладить с ним. Я привыкла к жизни с ним. С тобой я не умею ладить.

— Ты вкусила новой жизни, — убеждал ее он. — Это только начало. Теперь ты знаешь, что это такое.

— Возможно.

— Тогда не будь самоубийцей.

Она стояла посреди столовой, скрестив на груди руки, и качала головой.

— Это дается только раз. У тебя только одна жизнь.

Она засмеялась.

— Это уж точно, — заметила она. — Жить так сладко.

Размахнувшись, он ударил ее по лицу ладонью так, что голова у нее откинулась назад. Пораженная, она отшатнулась.

— Извини, — пробормотал он и пошел вслед за ней в ванную, где стоял у нее за спиной, пока она смотрела на себя в зеркало. — Я не помнил себя, — объяснил он.

Энн посмотрела на свою пылающую щеку и потрогала краешек верхней губы.

— Полагаю, что это не всерьез, — проговорила она.

— Извини.

— Но мне это совсем даже не нравится. Лучше тебе не делать больше ничего подобного.

Они вернулись в гостиную. Она посмотрела на него, потом на дверь.

— Ладно, я не могу, чтобы ты ехал в таком состоянии. Можешь остаться в комнате для гостей.

— Ничего страшного, — успокоил он ее. — Я утратил контроль над собой лишь на секунду.

— Я не смогу быть с тобой этим вечером. Извини.

— Хорошо. Все нормально.

— Забавно, — вслух размышляла Энн. — Я росла с отцом и тремя братьями — единственная девчонка. Все они были не сахар. Но никто никогда не поднимал на меня руку. Двадцать лет я была замужем за офицером, и ему никогда не приходило в голову ударить меня. Как и никому другому. Пока я не стала таскаться с такой чувствительной творческой натурой, как ты. И вот схлопотала.

— У нас темперамент.

— Правда? Ну, а я не привыкла к этому. Так что не надо проявлять свой темперамент.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Ты же знаешь это, не так ли, малышка?

Она быстро прошла мимо и, обернувшись, молча указала ему на комнату для гостей. В спальне наверху она закрыла дверь на ключ и достала из аптечки свое снотворное. Сев на кровать, высыпала таблетки на покрывало. Их оказалось двадцать пять. Слова, которые он произнес последними, все еще стояли в ушах:

— Я люблю тебя… Ты же знаешь это.

Напрасные слова, печальная песенка. Отложив одну таблетку, она аккуратно ссыпала остальные в бутылочку.

63

Однажды ярким голубым утром Браун почувствовал, что не может больше фальсифицировать свое продвижение. Бесконечные необычности устраняли все связи. На протяжении долгих недель он пытался сводить реальность к сериям углов. Одинокий и спрятавшийся от всего мира, он постоянно ощущал на себе чей-то испытующий взгляд.

Реально он находился севернее острова Вознесения, официально — далеко в Тихом океане. Он мастерски овладел необходимыми математическими приемами и без конца занимался вычислениями. Солнечная и ветреная погода как нельзя лучше подходила для плавания под парусом. Мачта держалась прочно. В эфире Дикий Макс выменивал монеты. На его вызовы Макс больше не отвечал. Браун напугал его.

Ночи по-прежнему были наполнены голосами. Один из них принадлежал женщине, за которую он принял гнездо крабов. Спать он не мог. Иногда иронические советы подавал отец:

— Заверяй их, как только можешь, сын. Выкладывай все, что у тебя есть. Это единственный путь.

«С меня достаточно», — думал Браун. Несмотря на никудышную яхту, он хорошо изучил океан. Тут им следует отдать ему должное. Его никогда не покидало желание победить и вернуться домой. Беда была лишь в том, что он устал от мнимых курсов. Та пропасть, которую он не преодолел, оказалась шире и глубже, чем он представлял.

В то утро он швырнул линейки на штурманский стол и вышел на палубу. День занимался такой яркий, что он мог явственно представить себе на горизонте белый портовый город. Его купола и шпили были бы желанным зрелищем после долгих месяцев занятий той беспощадной геометрией, рассекавшей небесную полусферу и море в ее основании на мнимые углы. Стимулируя свое местонахождение во времени и пространстве, он низвел себя до размеров точки, а необычность стерла все ориентиры.