Перейти грань - [100]

Английская леди не сомневалась, что многие слушатели прониклись сочувствием к Исаву из-за того, что все так неудачно обернулось для него. Она признавала, что жалеть его было естественно с их стороны.

— Но как мы должны относиться к поведению Иакова? — спросила она и вновь замолчала, предоставляя людям время на размышление. — Разве он поступил правильно? Что думают слушатели?

Поведение Иакова было совершенно непростительным — так утверждала леди. Он поступил неправильно, выдав себя за Исава. В отношении Ревекки она воздержалась от комментариев.

— Как мы должны относиться к этому сказанию? — спросила леди. — Что оно доносит до нас?

— Хороший вопрос, — сказал Браун, лежа на койке.

— Оно доносит, — ответила сама себе леди, — что воля Господня всесильна. Никогда не забывайте, что Бог силен. Воля Господа охватывает весь мир и каждого в нем. От нее нельзя отмахнуться. Она неумолима.

Браун заворочался на койке и гневно сжал зубы.

— Когда мы говорим, что Бог наш — это крепость, — объявила рассказчица, — мы провозглашаем Его силу. Разве стали бы люди поклоняться слабому Богу? Разве слабого Бога можно любить?

Несмотря на подспудно испытываемые чувства жалости к себе, одиночества, разочарования, Браун обнаружил, что вынужден согласиться: слабый Бог не был бы достоин любви. Что касалось английской леди, то у нее не возникало в этом ни малейших сомнений.

— Конечно, не достоин, — энергично заявила она. — Слабость маленького ребенка трогательна. Всем нам приходилось видеть больных и несчастных детей. Сегодня их миллионы. Мы жалеем их. Мы помогаем им. Но это не значит, что мы преклоняемся перед слабостью. Всемогущий Бог — наш всевышний Отец, Господь силы, сильнейший из сильных. Всемогущий Господь делает снисхождение к слабым в своей милости, — продолжала леди, — так же как он сделал снисхождение Исаву. Но его слабость и небрежение не были благословлены. Они были прощены, но не забыты. Бог не согласился с Исавом.

— Разве природа не провозглашает всемогущество Божие? Разве мы не видим, как сильные ростки пробиваются сквозь землю? Разве мы не видим, как множатся сильные животные, давая нам пропитание? Неужели мы не радуемся силе наших молодых людей? Кого бы предпочли слушатели в качестве сына? Исава? Или Иакова?

Браун задумался о своей дочери, единственном ребенке, близком его сердцу. Она была бесхитростной. И ему очень многое хотелось бы объяснить ей.

— Думаю, что им следовало бы предпочесть Иакова, — провозгласила леди, — точно так же, как это сделала Ревекка. Отдавая предпочтение Иакову, Ревекка предвосхищала волю Господа. Она была Его указующим перстом.

Браун задумался над умозаключением, к которому приходили христиане путем ухищрений, которые он только что слышал. Они были обращены к Африке, переживающей процессы осознания христианских ценностей. «Надо было проделать долгий путь на край света, — думал он, — чтобы услышать об этом. Эта женщина была, конечно, права».

— Когда Иаков стал угоден Богу, он был возвышен до Израиля, — заключила леди. — Человеку легко возвыситься, если на то есть воля Всемогущего.

Наступила белая ночь. Отблески льдов все еще стояли перед его внутренним взором и не давали ему уснуть. Около часа ночи он попытался запустить двигатель, чтобы зарядить аккумуляторы, и обнаружил, что правые топливные баки забиты водорослями. Другие баки были в порядке, но ему пришлось провозиться несколько часов, чтобы очистить форсунки от животно-растительно-минерального геля. Наконец двигатель зачихал и завелся.

Смывая с рук мазут, Браун все еще размышлял о том, какой суровой была воля Бога. Под утро он забрался на койку и долго лежал без сна. Мозг лихорадочно работал в поисках истины, и он неожиданно подумал о возможности существования некоторой формы ложных мыслей, берущих свое начало за пределами рассудка и даже за пределами окружающей реальности. С этим выводом он и погрузился в сон.

Ему снилось, что он неловко плывет в море, с трудом поднимая подбородок, чтобы перевести дыхание. В действительности, Браун был сильным и умелым пловцом. Сразу за ним в воде крутился водоворот, из которого он пытался вырваться. В сером небе над ним разносился гневный голос. Браун знал, что его настигает отец, пьяный и разъяренный. Это был своего рода урок плавания. Он очнулся от удушья и ужаса. «Что-то подобное должно быть на самом деле, чтобы приснился такой сон», — подумалось ему. И тут он услышал шум. Он напоминал звуки, подобные тем, которые возникают, когда от коробки отдирают скрепляющую ее клейкую ленту, только раз в десять сильнее. В нем был не только скрип перегородок, хотя он слышал и его тоже. На камбузе раздался грохот падающих сковородок и кастрюль. Он выбрался из койки. «Нону» сотрясали мощные волны. Неистово свистел ветер. Браун взбежал по трапу и, открыв люк, увидел над бушующим океаном снившееся ему серое небо.

43

Как-то вечером Энн пила чай с Гарри Торном в его квартире на Семьдесят первой улице. Тона в гостиной плавно переходили от кремово-белых до желто-коричневых. В бледно-голубых китайских вазах стояли живые цветы, а над камином висела «Балерина» Рафаэля Сойера. Снаружи шел снег, и круговерть снежинок размывала угловатые очертания улиц Ист-Сайда и приглушала свет в окнах напротив.