Переяславская Рада. Том 1 - [27]
Солнце лило в три окна свои золотые лучи. Гетман откинул задвижку и толкнул раму. Навалился грудью на подоконник, высунулся в окно. В лицо ударило душистыми запахами весны. Далеко расстилалась перед глазами степь.
На башнях над частоколом стояли дозорные. У ворот, окованных железом, закинув руки за спину, скучал есаул Демьян Лисовец; оглянулся, увидал гетмана, поздоровался. Гетман помахал ему рукой. Закрыл окно. В горнице приятно посвежело. Подошел к круглому столу у широкой кафельной печи, уселся в глубокое, обитое кожей кресло. Справа на полках лежали книги.
Мирное утреннее настроение проходило. Вспомнил Чигирин – и сразу нахлынули беспокойные мысли. На днях из Бахчисарая прибыл Антон Жданович. Привез, казалось, утешительные известия. После Троицына дня хан Ислам-Гирей придет на помощь гетману со всей ордой. Сжалось сердце. Он знал, чего стоит такая помощь. Закрыл глаза. Виделась широкая дикая степь, высокая трава, битые конскими копытами шляхи, пыль над ними, хищный крик: «Алла!» И топот сотен тысяч лошадей... А потом пепелища, пожарища, неволя для тысяч...
Вздохнул, открыл глаза. Взял с полки книгу. Развернул. Грустно улыбнулся, прочитав вслух:
– "Счастлив тот, кто, удалившись от торговых дел, так же как древние люди, пашет отцовское поле на своих быках".
Хорошо было Горацию! А куда удалиться ему?
Отложил книгу. Остановился взглядом на «Сравнительных жизнеописаниях»
Плутарха. Любил их с давних пор. В трудные минуты они бывало приносили ему отраду, а вот теперь он нехотя перелистал их и равнодушно отложил.
Все это далекое, чужое. Существовал Чигирин, повседневные заботы, тенета Варшавы, коварное согласие хана, и не было уже уравновешенности и спокойствия, ради которых он бежал в Субботов.
Встал, подошел к высокой резной двери, приоткрыл, заглянул. Елена спала. Пусть отдыхает. Может быть, только рядом с нею он, хоть не надолго, забывает заботы и несчастья свои. Закрыл дверь. Снова подошел к окну.
Всплыло в памяти, как стоял у этого окна в тот весенний день, когда примчался из Чигирина, узнав о наезде на Субботов Чаплицкого. Невольно оглядел горницу. Что тогда тут было? Вокруг дома дотлевали службы, крыльцо обгорело, скот и лошади выгнаны в степь, все разграблено.
Звал Елену, хотя знал: напрасно, увез ее подстароста Чаплицкий...
Осмелел тогда хитрый шляхтич! А почему? Не было сомнений – в Варшаве пронюхали, что собирается Хмельницкий делать весной... Хорошо рассчитал Калиновский, как пустить худую молву о нем. Еще и теперь шипят, где могут:
«Разве за веру и права народа поднялся Хмель? За себя, за свою собственную обиду, которую причинил ему, хлопу, шляхтич и достойный кавалер Чаплицкий...» Именно так говорил на сейме канцлер Оссолинский...
Они все сделали, чтобы выставить его перед всем светом жалким и недостойным, потому что обесславленного легче поразить и кто на такого руку подымет – тому честь и хвала. Может, и вправду напрасно возвратился он к прежнему, женился на Елене? А разве он мог ее забыть? Нет! Не мог!
Горько было признаться, но должен был.
Чем приворожила к себе? Какой отравой напоила? Нелепые мысли! Отошел от окна. Хотелось думать о другом, но не мог, так же как не мог он забыть ее все эти долгие месяцы, хотя они доверху были полны иным, более значительным для него.
Приглушенно звенят серебряные шпоры. Тонет звон их в пушистом ковре... Хмельницкий еще долго не мог бы погасить воспоминания, если бы не шаги за дверью и голос Демьяна Лисовца с порога:
– Здоров будь, гетман! – Поклонился, а сам почему-то скосил глаза на резную дверь опочивальни.
«И этот, видно, не одобряет...» – подумал Хмельницкий.
– Что скажешь, есаул?
– Лаврин приехал.
– Скорей сюда!
– Умывается, сейчас будет. – Лисовец вышел.
Гетман слегка забеспокоился. Что там сталось, что прискакал Капуста?
А Лаврин уже входил в горницу. Поздоровались, сели у стола.
– Есть недобрые вести?
Капуста разгладил тонкие усы, потер заросшие щеки, подумал: «Надо было бы побриться».
– Не тяни! – гетман смотрел в глаза строго.
– Недобрые вести, Богдан, из Варшавы. Пишет Малюга: король снова выдал виц на посполитое рушение. Послал людей в немецкие земли нанимать пехоту. Литовский гетман Януш Радзивилл со всем войском станет к Пасхе на северных рубежах. Цесарь Фердинанд третий дал заем и велел продавать пушки коронному войску. Хану крымскому король и шляхта обещают уплатить дань, если от нас отступится. В Москву посла послали, Пражмовского, требуют, чтобы царь Алексей Михайлович выполнил договор Поляновский о взаимной помощи, стрельцов послал на нас войною...
Замолчал. Капуста краем глаза следил за гетманом. Тот уставился куда-то в угол. За дверью опочивальни что-то упало.
– Кто там? – настороженно спросил Капуста и, прежде чем гетман успел ответить, подскочил к двери и распахнул ее.
Елена, придерживая на груди рубашку, стояла на пороге. У Капусты блеснула мгновенная догадка: «Подслушивает». Уловил замешательство на ее лице, но в тот же миг вкрадчиво блеснули глаза Елены, мягко поднялись длинные ресницы... Пропела бархатно:
– Ну, и напугали вы меня, пан Лаврин!..
Гетман уже стоял за спиной Капусты. Капуста молча отошел от двери.
Роман Н.Рыбака в первую очередь художественное произведение, цель его шире, чем изложение в той или иной форме фактов истории. Бальзак — герой романа не потому, что обаяние его прославленного имени привлекло автора. Бальзак и его поездка на Украину — все это привлечено автором потому, что соответствует его широкому художественному замыслу. Вот почему роман Рыбака занимает особое место в нашей литературе, хотя, разумеется, не следует его решительно противопоставлять другим историческим романам.
Историческая эпопея «Переяславская рада», посвящена освободительной войне украинского народа под водительством Богдана Хмельницкого, которая завершилась воссоединением Украины с Россией. За эпопею «Переяславская рада» Н. С. Рыбак удостоен Государственной премии СССР.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.