Перевернутый город - [106]

Улыбка Элиота стала шире, и он откусил еще кусочек торта, который они теперь ели вдвоем. Ильза почувствовала, как ее охватывает головокружительная радость. Какая-то часть ее сознания, должно быть, решила, что она подобного не заслуживает. Прежде, чем Ильза поняла, что делает, она задала вопрос, который старательно пыталась избегать.

– Кто такая Афина? – Она говорила с непринужденностью, которой не чувствовала.

– Что, прости?

– Девушка, которая подарила тебе карманные часы, которые ты постоянно с собой носишь.

Элиот наградил Ильзу взглядом, который она не смогла прочитать. Он смотрел на нее с напряжением и интересом, а вовсе не со злостью, которую девушка от него ожидала в ответ на любопытство.

– Ильза… – начал Элиот, словно хотел задать ей вопрос, но затем оборвал себя.

Ильза не была той, кто часто краснел, но сейчас она почувствовала, как это происходит. Она опустила взгляд на свою чашку.

– Не говори, что никто, – предупредила она. – Ты постоянно вертишь их в руках, даже когда тебе не нужно знать время. Ты ими очень дорожишь.

Когда Ильза заставила себя снова взглянуть на Элиота, она уже знала, что была права.

– Ну и?

Вместо ответа Элиот достал карманные часы и положил их на стол гравировкой вверх. Со всей любовью, твоя Афина. Со всей любовью. Его Афина. Когда Элиот переворачивал часы, Ильза чувствовала, что он не сводил взгляда с ее лица. На обратной стороне оказалась еще одна гравировка: Э. К. Его инициалы.

– Ты права, – сказал Элиот, откидываясь на спинку стула; его голос звучал напряженно. – Я ими дорожу.

Он внимательно следил за ее реакцией. Злая усмешка залегла в уголке его рта. Глаза Элиота горели и блестели так ярко. Такого взгляда Ильза прежде никогда у него не видела. Девушка изобразила на лице безразличие и сделала вид, что сосредоточена на фасаде аптеки «Брекер и сыновья». Она поймала себя на невольном размышлении о том, как выглядела Афина. В воображении Ильзы она была высокой, безупречной и потрясающей.

Элиот откашлялся.

– Элайджа Квиллион, – сказал он.

– Прошу прощения?

– Э.К., – Элиот сделал глоток чая. – Афина – моя мать.

Образ прекрасной незнакомки исчез. Рот Ильзы открылся от негодования. Ей хотелось сказать что-нибудь гадкое, чтобы они снова оказались на равных, но, во-первых, Ильза испытывала слишком нелепое облегчение, чтобы продолжать злиться, а во-вторых…

– Элайджа был твоим отцом.

Элиот вздернул голову, когда услышал от Ильзы слово «был».

– Кассия сказала мне…

Элиот выругался.

– Конечно же, сказала.

Ильза заерзала на стуле и стала вертеть в руках чашку.

– Я понимаю, каково это. Не знать, что произошло, я об этом. Всего две недели назад мне стало известно, что случилось с моей семьей. – Ильза хотела продолжать говорить, но когда она подняла взгляд, то увидела, что Элиот закрылся от нее. Он смотрел в окно или, может, на окно, нацепив на лицо маску непримиримой злобы, которая напомнила Ильзе об их самой первой встрече.

– Я не хочу говорить о моем отце. – Тон Элиота не предполагал возражений, и Ильза вздрогнула.

– Ладно.

Ей не стоило спрашивать про карманные часы. Нужно было справиться со своей ревностью без лишних вопросов. Ильза была готова извиниться, когда жесткая маска Элиота дала трещину, из которой начала сочиться непередаваемая тоска.

– Просто… – Элиот сделал осторожный долгий выдох, словно ему трудно было контролировать собственное дыхание. – Я не знаю, как скорбеть по кому-то, как…

Он тряхнул головой.

– Можешь не объяснять, – мягко сказала Ильза.

Элиот сухо кивнул, и девушке стало горько. Да, он мог ей ничего не рассказывать, но она все равно хотела, чтобы рассказал. Девушке хотелось знать все, но вместо этого они молчали. Пока Элиот удерживал свой взгляд на аптеке, Ильза наклонилась ближе к окну, задрала голову и с открытым ртом уставилась на великолепие и простор подземного Лондона.

– Как жаль, что я не знала, как тут здорово, – сказала она.

– Ты боялась идти сюда.

Ильза кивнула, не отрывая взгляд от окна.

– И ты была напугана потайной комнатой Эстер. Почему?

Ильза напряглась, но Элиот просто терпеливо смотрел на нее, и беспокойство девушки начало ослабевать. Он отказался говорить о своем отце, и она знала, что может сделать то же самое. Юноша не будет давить на нее, не станет совать свой нос в чужие дела.

– Мне не нравится чувствовать себя в ловушке. – Ильза поняла, что снова может дышать.

Элиот нахмурился.

– В ловушке?

– Я знаю, что это надуманно, но иногда мне кажется, что… Я навсегда там останусь. Все хорошо, если я вижу выход и если могу до него добраться при желании, но…

– И ты все равно пошла сюда, считая, что здесь находится лабиринт из туннелей. – Элиот покачал головой, но улыбнулся. – Ты мазохистка, да?

– Мазохистка?

– Ты любишь над собой издеваться. Тебе нравится страдать.

– Да кому вообще может нравиться страдать? – воскликнула Ильза чуть громче, чем намеревалась.

Недоумение в голосе девушки заставило Элиота нахмуриться.

– Многим из нас.

– Могу понять, почему ты обо мне такого мнения, но все не так.

– Неужели?

Ильза задумалась, прокручивая слова Элиота у себя в голове.

– Что, если мне не нравится страдать, но я вынуждена, и при этом просто не жалуюсь? Это все равно делает меня этой… Как ты сказал?