Перевалы, нефтепроводы, пирамиды - [6]

— Вы в плавание или домой?

— В Западную Африку!

— О’кей, до вечера.

Глубокий смысл этого общегерманского диалога вот в чем: у возвращающихся запасы пива иссякли, а вот тех, кто идет в плавание, стоит навестить и поболтать за бутылкой ростокского Хафенброя. Западногерманские моряки очень любят этот сорт пива, к удовольствию наших матросов: «Эти лорды из ФРГ не привыкли к такому напитку. Пять бутылок — и они лежат в лежку!»

Антверпенский порт самый большой и современный в мире. Он занимает более десяти тысяч гектаров, набережные протянулись на семьдесят два километра. Четыреста пятьдесят причалов, шестнадцать сухих доков. А рядом со старым портом строится новый, благодаря которому длина набережных увеличится на шестьдесят процентов.

У судов ГДР есть в Антверпене постоянная стоянка у набережной Гессе-Нати, недалеко от шлюза. Не успел «Хиддензее» стать рядом с судами «Гера», «Варнов» и «Эльстер», как капитан Христиансен крикнул с мостика, чтобы мы сейчас же явились в его каюту. По лицу капитана было видно, что нас не ждет ничего хорошего.

Таможенники и полицейские проверяли судовые документы. Один из офицеров встал и вынул из ящика наши паспорта, явно стараясь всем своим видом выразить сочувствие:

— У вас нет мореходных книжек, а в паспортах не проставлена бельгийская виза. Вы не можете сойти с корабля, а паспорта ваши останутся под замком у капитана!

Офицер положил наши паспорта обратно в ящик, выпрямился — и вдруг выражение официального соболезнования исчезло с его лица. Уленшпигель в форме подал нам руку и с легкой усмешкой произнес:

— В Антверпене ни у судна, ни у ворот порта нет часовых.

Мы поняли. С напускной грустью мы попрощались — и побежали переодеваться, чтобы идти в город.

ДОК ПАНЧО

Петер Пауль Рубенс воспел в своих великолепных полотнах красоту человеческого тела. Его творения — извечное культурное достояние всего человечества.

Док Панчо — художник, украшающий своими рисунками тело человека. Его творения живут не больше, чем длится человеческая жизнь.

Петер Пауль Рубенс жил и творил в начале семнадцатого века в Антверпене. Его дом на Рубенсстраат, и с нашей точки зрения очень комфортабельный, хорошо сохранился. За пять франков его можно осмотреть: мастерские художника, учеников и помощников, кухню с красивой старинной утварью, спальню с резной деревянной кроватью под балдахином… Продавленный стул в столовой хранится в стеклянном ящике.

Док Панчо живет и работает в наше время в портовом городе Фландрии. Его мастерская — маленькая лавчушка на Шипперстраат, пользующейся той же репутацией, что и Реепербан. В противоположность Рубенсу Док Панчо нуждается в рекламе. На двери висит вывеска на английском языке.

«Моя работа — лучшая рекомендация. Док Панчо. Профессионал-татуировщик. Живые краски».

Чтобы развеять сомнения у колеблющихся и помочь им принять решение, толстой чертой подчеркнуты слова:

«Старая или плохая татуировка исправляется или заменяется новой».

Треск и искры электрической татуировочной машины влекут нас в ателье. На стуле сидит молодой моряк-норвежец. На его предплечье выжигают «шедевр». Мастер так поглощен работой, что едва отвечает на наше приветствие. Время от времени он марлей стирает кровь со своего незаконченного творения. Второй норвежец уже разукрашен. Он с гордостью обнажает руку и демонстрирует нам сине-красно-зеленый орнамент с якорями и надписью «Верная любовь». Я спрашиваю, почему он не решился написать какое-либо имя. Парень смотрит па меня большими круглыми глазами: «Но… «верная любовь» подходит ко всем случаям». Исключительная для его возраста дальновидность!

Я спрашиваю, сколько ему лет, и — показываю на объявление.

«Ты знаешь, сколько тебе лет? Я этого не знаю. Если ты скроешь свой возраст, чтобы сделать татуировку, тебя могут посадить в тюрьму! Тебе должно быть не меньше восемнадцати». Норвежец, которому я бы не дал больше шестнадцати, смеется: «Точно, восемнадцать!»

Мастер Док Панчо — высокий толстый чудак с взлохмаченной артистической шевелюрой — манерой держаться и скверным английским языком походит на Швейка. Двадцать лет он ходил на кораблях, рассказывает он нам. В Гонконге случайно научился искусству татуировки, потом работал в Сингапуре и Рио. Его мечта — до конца жизни остаться в Антверпене и «жить только искусством»!

Что он думает о международной обстановке, видно по изречению, которое висит в красивой рамке на видном месте, над его рабочим столом: «В случае атомной бомбардировки: 1. Сохраняй спокойствие! 2. Плати по счету! 3. Отправляйся в ад!»

На стенах красуются сотни образцов татуировки на выбор: гирлянды, голые — женщины всех габаритов во всевозможных позах, пейзажи, корабли, ветряные мельницы. На одном образце типичный мейссенский узор луковицами. Может быть, кто-нибудь выжжет его на коже под стать — воскресному сервизу?

В витрине фотографии лучших работ Дока Панчо: женские тела, с ног до головы покрытые мелким сетчатым орнаментом, будто одетые в кружевное трико (а если той, которая наденет это плотно прилегающее трико, захочется его снять?). В большом декольте, на выпуклости каждой груди извиваются страшные драконы (а если это украшение выйдет из моды?). Мужские ягодицы с нежным рисунком из сердец, на волосатой груди — парусники, подгоняемые ветром… Всего не описать! А под — широко демонстрируемыми телами клиентов надпись: «Моя работа столь таинственна, что я сам не знаю, что творю». Как бы вы отнеслись к браслету из сине-зеленых ангельских головок? С гарантией на всю жизнь!