Перевал - [24]

Одна за другой гасли потускневшие звезды на дымчатосером небе. Повеяло свежим утренним ветерком. Словно камни, выступающие из мутной неспокойной реки, там и сям в долине маячили белеющие аплы. Горные вершины, что до того колыхались в мглистой полутьме, постепенно окрашиваясь в светлые топа и как бы стряхивая сон, вытягивались, величественные в своем спокойствии. Бурные реки и речушки, извиваясь белыми арканами вдоль широких долин и ущелий, то гулко погромыхивали, то с неистовым шумом, брызгаясь белой пеной, перекатывались с камня на камень…

Просыпается все вокруг, только что объятое сонной тишиной. Чихают спросонья козы, потягиваются с глухим блеянием овцы, лениво поднимаются на ноги привязанные к колышкам коровы, продолжая жевать жвачку, там и сям среди них лежат телята, первотелки, бычки.

Услышав, как шлепнулся о стенку алачыка опустившийся за Текебаем полог, черный пес вскочил с места и, виляя хвостом, подбежал к Текебаю. Как-то сразу развиднелось, наступило утро.

И все в аиле и вокруг пришло в движение.

Выйдя за юрту, Серкебай и байбиче совершили омовение. Женщины пошли доить коров. Шыр-шыр… — заструилось в подойники молоко, вздуваясь пеной. Овцы и козы, вытянувшись цепочками, словно нанизанные на нитки бусы, рассыпались по склонам.

Когда Букен с накинутым на шею полотенцем, а за ней вслед Серкебай выходили из юрты, черноголовый белый козленок, пойманный Текебаем, тоскливо блеял, бился, пытаясь вырваться из его рук.

Букен распорядилась позвать всех стариков, успевших совершить утренний Намаз. И когда аильчане подошли к байской юрте, перед которой Текебай держал за шею белого козленка, байбиче начала рассказывать свой «сон»:

— О дорогие сородичи, от духов моих незабвенных эже и джезде (так называла она мать и отца Текебая) сегодня ночью было мне видение. Приснилось мне, будто расположился апл наш в долине Сон-Куля. Не иначе как это знамение божье. А то с чего бы еще? Ведь наш апл никогда не летовал там. Видно, ниспослал нам свою милость создатель… Джезде и эже приехали откуда-то с запада; он — на светло-сером жеребце, она — на белой верблюдице. О боже, удивления достойны твои деяния. Будто вышли мы встречать их всем аилом. И будто они, несравненные, поклонились всем вам… А на меня и на Зуракан даже глазом не повели, словно обижены чем. Ни с коня, ни с верблюдицы ни он, ни она не слезли. Как снег, растаяли мигом. Словом, решила я, принести жертву духам эже и джезде, поклониться им. Прошу вас, люди, дать свое благословение черноголовому козленку и отведать его мяса.

Не дав собравшимся ответить, Букен с вопрошающим видом воздела руки к небу:

— О-о, люди! Да поддержит бог и духи предков того, у кого душа чиста. И да покроется позором на том и на этом свете, покроется черными язвами лицо того, у кого нечестивые мысли! Да заберется змея в могилу его!..

Когда гости, наевшись нежного мяса козленка и напившись вкусного навара, все разом заладили свое благословение, Букен, словно шаманка, бормотала:

— О-о! Несравненные эже и джезде! Я принесла в жертву вашим духам жизнь черноголового белого козленка! — Голос у байбиче стал тихим, жалобным, из глаз, словно по заказу, обильно закапали слезы. — Говорят, что смерть может нагрянуть в любой из семи дней недели… Вы, незабвенные эже и джезде, пребываете там, где лежат не только такие, как мы, беспомощные убогие куклы, но и святые, и пророки, и великие падишахи, великаны-храбрецы, красноречивые мудрецы, да буду я жертвой ваших духов. Пребывайте в раю, где создатель расстелил свою щедрую супру со множеством яств и плодов, о незабвенные! Но да проглотит змея все надежды того, кто таит в душе черные мысли! Да отринет его матерь-земля, да не примет его в свои объятия… пусть вечно мучается он на том свете в аду! — По щекам Букен теперь уже слезы лились ручьем, воздетые к небу руки ее дрожали, будто от стужи. — Всю жизнь буду я поклоняться вашим духам, о святые! Провалиться мне на этом месте, если не возьму под крыло своего единственного вашего сына Текебая, если не заменю ему родную мать, подпирая его плечом на крутых дорогах, удерживая за локоть при падении. Да разразит меня ваш дух, если я не сделаю этого! О-омийин! И в знак того я принесла в жертву вашим духам черноголового белого козленка!..

Текебай, который и раньше почитал байбиче и трепетал перед нею, после жертвоприношения стал и вовсе благоговеть перед ней, будто перед Умай-эне.

— Смотри, жена, ни на волосинку чтобы не причинять зла нашей байбиче! Сама видела, как чтит она дух моих родителей, — проговорил Текебай в страхе, угрюмо уставясь на Зуракан. — Если бы ты не пререкалась с байбиче, не вздумала бежать из ее дома, духи моих родителей не подали бы ей знак во сне. А раз подали, значит, они довольны баем и байбиче! Одумайся, жена! Все равно никакая новая власть нам не поможет, ле положит нам еду в казан. Лучше примирись с байбиче. Не гневи бая и байбиче, они теперь нам как отец и мать. Если поведем себя хорошо, будем работать честно, бай и байбиче оценят наш труд. Верно говорит байбиче, — молодые, как мы, у которых силы хоть отбавляй, не станут хуже от того, что будут работать, не жалея себя. Брось думать о Чу! И по родственникам не скучай! Будем живы, свидимся когда-нибудь. Надо стараться, не то байбиче проклянет нас…