Перевал Подумай - [49]

Все это было так неожиданно, что до нее не сразу дошел смысл происходящего. Они уезжают? Куда? Город, улица, лица людей — все исчезло у нее из глаз. Она видела только этих двоих. Но именно поэтому она сумела быстро приметить многое: и то, что он не держал в руках никаких вещей, и то, что женщина лишь стояла рядом с ним, но даже на расстоянии чувствовалось ее отчуждение. Уезжала она.

Они стояли так, пока не подошел автобус. Валя видела, как он протянул ей руку, чтобы помочь подняться в машину. Но она словно и не заметила его руки. Автобус тронулся, разбрызгивая снежную кашу. Брызги попали ему на пальто, на руки, но он, видимо, не почувствовал этого. Говорят, в любой разлуке три четверти боли достается оставшемуся. Вале показалось, что именно таким было состояние и Александра Ильича.

Она тихо пошла своей дорогой.

* * *

Оба проекта ушли в Москву. Страсти вокруг них временно стихли. Ремезов ничем не выдавал своего волнения по поводу их дальнейшей судьбы. Кажется, его вообще занимали совсем иные мысли. А злая и нетерпеливая натура Гольцева искала хоть какой-то объект для разрядки. Одним из них стал не оправдавший его расчетов, опостылевший ему соавтор проекта.

Гольцев свел знакомство с Синяевым в момент его временного, как казалось, поражения. Расчет его был прост: в такую минуту никто от помощи не откажется, а ведь для работы над собственным проектом нужны годы. Времени же Виталию Гольцеву не хватало всю жизнь… И главное — ему показалось, что в институте пока не до ремезовских новшеств, а сейчас похоже, что он и тут просчитался. Ремезовский проект с некоторыми поправками может проскочить. Синяев, конечно, не знал о его прошлых поражениях, Но оттого Гольцев ненавидел его ничуть не меньше.

Предвидя неудачу, он стал вмешиваться буквально во все, что касалось Синяева. Даже в семейные дела Аркадия Викторовича.

— Слушайте, коллега, у вас скверная привычка ни в чем не идти до конца… кроме начатой бутылки. Если уж вы сделали из дочери билетершу, почему бы не послать ее в ресторан водку подавать? Великолепная реклама, сразу поднимет ваши шансы в среде алкоголиков. Чего еще и желать?

Они стояли в неутвержденной институтской «курилке» — возле дальнего коридорного окна.

Синяев медленно разминал пальцами папиросу, сыпля табак себе на костюм. Гольцев одну за другой гасил недокуренные сигареты.

— Во-вторых, кто вас просил говорить Лунину, что корреспондента газеты к вам привел я? Нет, на меня просто затмение нашло, когда я связался с вами!

— Да оставьте меня в покое. Надоело… — вяло отмахнулся Синяев.

— С удовольствием бы, коллега, с истинным удовольствием. Одна беда — отступать некуда. Поневоле придется теперь ждать, что скажет Москва.

— Ну и ждите… Только не ходите вы за мной по пятам. Что вы ко мне привязались в самом деле?

— Потому что не доверяю. Вам-то на все наплевать, а мне — нет. Фамилии наши рядом стоят, так что уж извольте терпеть!

К окну подошли незнакомые люди, и Синяев, с облегчением глянув на них, немедленно удрал от своего назойливого и язвительного компаньона. Его давно уже ждал проект клуба, но он и не собирался над ним работать. Один вид тугих ватманских листов и кальки вызывал у него в последнее время тоскливое раздражение. Он давно уже лишь притворялся, что чем-то занимается, и сам дивился, как это сходит ему с рук. Аркадий Викторович знал, что архитектор в нем умер скучной канцелярской смертью и вряд ли воскреснет вновь. Но это тревожило его не больше, чем явная травля со стороны Гольцева. Ныло что-то внутри, как приглушенная лекарством боль, но так и не могло вырваться наружу. Отвертевшись от Гольцева, он еще часа два слонялся по отделам, создавая видимость деловой озабоченности, потом курил и, так ничего и не сделав за весь рабочий день, пошел домой.

Возле магазина Аркадий Викторович привычно сунул руку в карман, но денег там не оказалось. А он точно помнил, что в кармане еще утром лежала заветная сумма. Выпить захотелось вдвое против прежнёго.

Он встал возле освещенной витрины, всматриваясь в лица прохожих — хоть бы одно знакомое! Но вместо кого-либо из сослуживцев увидел дочь. Она вышла из магазина.

Нина сама узнала отца.

— Ты что здесь делаешь, папка? Неужели ты… Нет, не может быть, — заговорила она, смятенно всматриваясь в его лицо.

— Что-что! — буркнул он. — Просто… жду знакомого. Уж и этого не могу, по-твоему?

— В таком месте добрых знакомых не ждут.

— Не твое дело — отрезал Аркадий Викторович. Повернулся и зашагал в другую сторону. Без всякой цели. Куда-нибудь.

Он знал, что сейчас-то и начнется главная мука: одно дело привычно купить бутылку, другое — знать, что купить ее не на что. Куда девались деньги, он вспомнил: перед уходом отдал Тусе. Жаловалась, что могут за злостную неуплату отключить электричество. А вчера то же самое говорила про телефон. Давняя течь все сильнее кренила их семейный корабль, того и гляди, ему не подняться на следующую жизненную волну. Но что с того, если сейчас, сию минуту, нестерпимо хочется лишь одного: сунуть в портфель заветную бутылку.

Аркадий Викторович снова вернулся к магазину, но поток идущих с работы людей уже схлынул. Теперь у него и вовсе не оставалось надежды на встречу с добрым знакомым. А случайно увиденная в толпе соседка его никак не устраивала: он знал, что она не понимает в этом; даже своего мужа.