Перевал Подумай - [21]
— Мою маму тоже всегда люди любили, — сказала Зина. — Ездили мы много по стране, папа у меня железнодорожник, но нас везде встречали хорошо. Пришла я сейчас к Гордеевым — и точно к своим попала. Легко так стало…
— А у них каждому легко, такой уж дом, — сказал Александр Ильич.
Они поравнялись с высокими, белевшими свежим тесом воротами Танцюры. Остервенелый лай пса перешел в свистящий хрип, но вдруг смолк. Калитка открылась, и из нее вышел высокий, в рост с Александром Ильичом, мужчина в белесом нагольном полушубке, кинутом на плечи. Даже в темноте Зина почувствовала его быстрый прицельный взгляд, смутно разглядела, что он черен и горбонос, а телом худощав.
— На квартиру к кому? Или ищете? Могу порекомендовать, — сказал он ленивым баском и нарочно загородил дорогу, — Ах, да это старый знакомый, — протянул он, вглядываясь, — Вот не ожидал. И с девушкой… Ай-ай!
— Иди добром, ты же меня знаешь, — тихо но с неожиданной для Зины злостью проговорил Александр Ильич, — Не выводи из себя!
— Ах, как страшно! Сейчас умру! — Танцюра издевательски выставил ногу и весь изломился.
Александр Ильич молча поставил чемодан на землю. Жест испугал именно своей не оставляющей сомнений простотой, и Зина вцепилась в его рукав:
— Не надо! Что вы!
Танцюра, нога за ногу, сошел с тропинки и встал возле своих ворот:
— Девушек надо уважать, девушек надо слушаться.
Александр Ильич пошел дальше, не оглядываясь. Зина едва поспевала за ним.
— У вас что-то произошло с этим человеком? — не удержалась она от вопроса.
— Так, пустяки. А вы не бойтесь, если он будет вам надоедать, скажите мне, и он отстанет.
Окна Гордеевых светились на фоне сопки, как маяки. Вокруг только черно-белые камни, город — внизу и позади, а впереди — бесконечный подъем к лунной, уходящей в небо вершине. И на полдороге — два окна, особенно манящих здесь, на окраине, где уже нет другого жилья. Пронзительный ветер посвистывал в кустах смородины, с жестяным шорохом шевелил мертвые скоробившиеся листья. Но Зина не успела проникнуться печалью вечернего предзимья, дверь распахнулась на их шаги, на пороге стояла Ксения Максимовна.
— Пришли? А мы уж заждались — вдруг да передумали?
Время шло, а золотой мираж, поманивший Диму на Колыму, так и остался облаком на горизонте. Он уже и сам понял, что Вержбловский оказался совсем не тем покорителем Севера, за которого выдавал себя в Москве. Хотя, кем и чем он был на самом деле, Дима тоже не знал. Уж, во всяком случае, не простым клубным киномехаником, как значилось в трудовой книжке Леопольда Казимировича. Человека этого окутывала почти незаметная, но непроницаемая дымка второй жизни. И в этой второй жизни какое-то, тоже пока непонятное, место отводилось и Диме. Но как только он заикался об устройстве на работу, Леопольд Казимирович досадливо морщился:
— Умей быть индивидуальностью! Вовсе тебе незачем спешить к этому общественному корыту, найдем дело и поинтереснее. Деньги? Да много ли тебе даст эта малярно-штукатурная мазня? Налево ты же все равно работать не будешь, не такой ты парень, а если без этого… Ей-богу, я тебе больше плачу!
И верно: за поручения, которые по просьбе Вержбловского выполнял Дима, он платил щедро. А поручения все были одного сорта: «Поезжай туда-то, найди такого-то и скажи…» В том, что приходилось говорить, с точки зрения Димы, чаще всего вообще не было никакого смысла, но это его уже не касалось: мало ли какие дела могут быть у Лео с этими людьми? Дима ждал одного: обещанного устройства в старательскую артель. А там уж он и сам покажет, на что способен!
Сегодня ему пришлось ехать с очередным получением в поселок со смешным названием Ухтас. Дима все еще не мог привыкнуть к тому, что пригороды этого совсем небольшого города умудрились расползтись по трассе почти на пятьдесят километров! Едешь, едешь, кругом тайга, о городе уже не напоминает ничто, вдруг поселочек — и оказывается, что и он все еще в черте города. Нелепость!
Заметил Дима и еще одно: люди, нужные Лео, никогда не жили в больших новых домах. Возле каждого такого пригорода ютились хибарки и мазанки «самстроя», вот по их-то задворкам и плутал обычно Дима. Среди поленниц, среди заборов, увешанных сухой картофельной ботвой, среди сараев и собачьих будок… Словно и не существовало для Вержбловского на свете ничего лучшего, чем этот тесный и затхлый, как капустная бочка, мирок!
На этот раз нужного человека Дима так и не нашел. Возвращался он в сумерках, злой и голодный: ко всему прочему еще и столовая оказалась закрытой: сандень. В автобус битком набились рослые и удивительно похожие друг на друга парни. Кажется, на этом самом Ухтасе располагалось какое-то строительство, надо думать, ребята были оттуда и похожими их сделало именно общее дело.
Некоторое время Дима попросту не обращал на них внимания. Смотрел в окно, где только желтые свечи лиственниц еще боролись с наступающей тьмой. Потом невольно прислушался к обрывкам разговоров.
— …Нет, это ты зря: «на голом месте!» Да, там, где нижний створ, еще до войны ленинградская экспедиция бродила и именно ту самую точку выбрала. Эта ГЭС, можно сказать, висела в воздухе, она просто не могла не родиться!
Повесть рассказывает о вступлении подростка в юность, о горестях и радостях, которые окружают его за порогом детства. Действие повести происходит на Колыме в наши дни.
Писательница Ольга Николаевна Гуссаковская впервые выступает с повестями для детей.До этого ее книги были адресованы взрослым, рассказывали о далеком северном крае — Колыме, где она жила.В этот сборник входят три очень разных повести — «Татарская сеча», «Так далеко от фронта» и «Повесть о последней, ненайденной земле». Их объединяет одна мысль — утверждение великой силы деятельного добра, глубокая ответственность человека за все, что происходит вокруг.Эта тема уже давно волнует писательницу и проходит через все ее творчество.Рано или поздно добро побеждает зло — об этом нужно помнить в любую минуту, верить в эту победу.
Каждый человек хранит в памяти особенный день, когда ему впервые открылась красота земли. Бывает это у всех по-разному: у кого в детстве, а у кого и седина успеет пробиться, прежде чем этот день наступят… Но все равно в свой час он придет. Мне было совсем немного лет, и жила я в тихом приволжском городке, когда в мою жизнь пришел Вечер первого снега, и мир, который до этого существовал словно бы вне меня, вдруг приблизился и наполнился красками, светом и радостью. И с тех пор я смотрю на людей иными глазами, как бы спрашивая, а был ли такой вечер в их жизни? В своей книге я решила рассказать о северном крае, чью красоту увидеть и понять нелегко.
Книга «Ищу страну Синегорию» сразу найдет своего читателя. Молодая писательница Ольга Николаевна Гуссаковская с большой теплотой рассказывает о людях Севера.Основные герои книги — геологи. Им посвящена повесть «Ищу страну Синегорию», о них же говорится и в двух рассказах. Им — романтикам трудных троп — посвящается книга.Ольга Гуссаковская мастерски описывает своеобразную красоту северного края, душевную и духовную щедрость ее людей.
В свою новую книгу писательница Ольга Гуссаковская, автор уже известной читателю повести «Ищу страну Синегорию», включила повесть «О чем разговаривают рыбы», «Повесть о последней ненайденной земле» и цикл небольших поэтических рассказов.Все эти произведения исполнены глубоких раздумий о сложных человеческих судьбах и отношениях, проникнутых любовью к людям, верой в них.Написана книга образным и выразительным языком.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.