Перестройка - [25]

— Вначале нет, а потом, когда они вышли на улицу и стояли у подъезда, к ним от трамвайной остановки подошел этот, длинный такой, с кадыком, ну, говорят, что он сын председателя исполкома нашего района.

— Почему вы подумали, что он к ним шел?

— Да я его много раз с ними видела.

— А потом что было?

— Так я же на остановку пошла.

Лейтенант тщательно оформил показания.

— Я вас очень прошу, Мария Семеновна, дело серьезнейшее, никому о нашем разговоре. Если кто будет интересоваться: вы ничего не знаете. Вы единственная свидетельница. Если это не простая смерть, вас будут искать.

— А как же все-таки случилось?

— Сгорел он, в квартире пожар, и все такое, но может быть, что и не так. Будьте внимательны, а лучше, чтобы вы пару дней не выходили из квартиры, охранять мне вас нечем, а дело серьезное.

— Да что вы! Кому я нужна!

— Как знать, как знать.

Следователь, выходя из подъезда, как говорят, «лоб в лоб» столкнулся с длинным худым юношей, который, бесцеремонно оттолкнув лейтенанта, побежал по ступенькам лестницы.

Тимер-Буланов жил на первом этаже, и задержавшийся лейтенант услышал, как зазвонил звонок.

— Что-нибудь забыли?! — услышал он голос Марии Семеновны, потом сильный хлопок дверью и тишина.

Ткаченко молниеносно подбежал к двери и попробовал открыть — закрыто. Прислушался — тихо. Спрятавшись в темный уголок, лейтенант стал ждать. В квартире послышался шорох и дверь открылась. Из нее спокойно вышел молодой человек и, повернувшись к двери, сказал:

— Смотри, старуха, из под земли найдем, ты знаешь, — кто мой папа? Гляди!

Дверь захлопнулась, и длинный, засвистев, запрыгал вниз по ступенькам.

«Нагло ведет себя, уверенно, — подумал лейтенант, — скорее всего они и расправились с полковником».

А через три дня все завертелось. Из Ленинграда пришел ответ. Дочь Тимер-Булатова утверждает, что в Одессе не была и отца не видела. Прокурор был в ярости.

— Я же говорил вам, что дело выеденного яйца не стоит, у нас даже есть письменное заявление Фаины Салаховны, жены Тимер-Булатова, где она просит — уголовного дела не заводить, считать это несчастным случаем!

— Товарищ полковник, тут пахнет убийством, и если вы не дадите ход делу официально, мы сделаем частное расследование. Нужно вскрыть могилу, освидетельствовать труп, допросить дочь, зятя, сына председателя исполкома, а лучше, если их троих посадить в КПЗ.

— Какой кошмар! Я чувствовал, что так будет, нутром чувствовал!

Через две недели дело все-таки закрыли. В Ленинграде повесился зять Тимер-Булатова, всю вину свалили на него. Кто все-таки нанес удар «тупым металлическим предметом», вернее всего, утюгом, от которого и скончался Виль Сабирович, так и не было установлено. Жена умершего действовала очень энергично, и дело закрыли.

Так бесславно закончил свой жизненный путь, в общем-то, очень грамотный, талантливый военачальник, полковник Тимер-Булатов Виль Сабирович. А его жена, Фаина Салаховна, заняв денег у Оксаны, соорудила памятник с такой надписью: «От любящей жены и детей».

Вот так-то и не более!

Глава двадцать первая

А в это время, легкая на подъем, семья Исаевых уже мчалась по бескрайним просторам юга России в Ростовскую область. Самую большую радость, конечно, испытывал Егорка. Еще бы! Дважды возили его родители к могилкам, когда он был еще совсем малец, и он ничего не помнил. А сейчас! Он уже герой! Не переставая удивляться красоте вначале холмистой, а потом почти ровной степной местности, Егорка громко кричал:

— Смотри, папка, какой большой трактор бегает, и чего он взад-вперед носится?

— Так посевная сейчас на селе, весна. Видишь — все цветет, полыхает, наверно, уже кукурузу сеют.

— Апрель, рановато, еще не все деревья в листья оделись, — сказала Оксана.

— Да нет, все правильно, у вас, в Ростовской области, может и рано, а тут, в Николаевской, Херсонской, в самый раз.

— Смотрите, смотрите, коза какая большая, а за ней еще, а там, вон, еще! — кричал Егорка, показывая в сторону нетронутой степи.

— Это заповедник «Аскания-Нова», там водятся антилопы-канны.

— Между прочим, молоко канны вылечивает язву желудка, туберкулез, — добавила Оксана.

Семейная гордость Исаевых, японская «тойота», шла легко и быстро. Одно за другим проносились села, поселки, степенно проплывали города.

— Смотри, папка, опять море!

— Да, море, только уже Азовское, наше море, море нашей Родины.

— Нет, родина человека — это то место, где он родился, а наш сынулечка родился в Молдавии, значит родина его — Молдавия.

— Значит, я молдованин?

— Нет, не молдованин, но родился в этой солнечной республике!

— Я со словом «солнечная» не согласен, — возразил Иван, — на Чукотке солнца даже больше, чем в Молдавии, но ее, же не зовут: «солнечная Чукотка».

— Как хорошо, когда человек побывал во многих местах, я так мечтала попутешествовать.

— Так «еще не вечер», как говорят в Одессе, вот уйду на пенсию, колеса есть и хорошие, еще поездим.

— Надо думать: где жить будем. Молдавия Молдавией...

— Да, я об этом много думаю, — отозвался Иван, — что-то Егорка притих?

— Спит он, умаялся, а чего, вернемся в Голодаевку, дом-то наш до сих пор стоит.

— Насчет Голодаевки не знаю, а вот в Таганрог или Ростов был бы не против.