Перестройка - [15]

В комнате завешенные окна создавали полумрак, пахло мятой и сеном. Оксана, обняв мужа, прижалась к его теплому телу и вдруг почувствовала наполненный упругий мужской орган. Иван спал, Оксана и обрадовалась и испугалась, все ее существо хотело близости, но разум, разум останавливал. Все же молодое женское начало победило, и она, медленно прижимая свое тело к его мужскому органу, почувствовала, как вошел он внутрь, и они слились в одно целое. Медленно, стараясь не разбудить Ивана, Оксана двигала своим тазом.

Свершилось, они стали мужем и женою! По-настоящему, так, как и должно быть! Оксана, счастливая, лежала с закрытыми глазами и улыбалась.

Глава тринадцатая

Прошла еще неделя вынужденного отпуска Ивана Исаева. Кроме того, что к нему вернулось мужское достоинство (хотя Иван думал, что это ему приснилось, а Оксана загадочно улыбалась) они по настоянию Виктора Ивановича сходили в ЗАГС, после чего стали законными супругами. В свидетелях были обе татарки и Виктор Иванович. Скромно поздравили молодых, учитывая сложившиеся обстоятельства, и на этом, собственно, события этой недели и закончились бы, если бы не телеграмма из части: «Срочно прибыть месту службы=Тимер-Булатов».

Отослав ответную телеграмму вечером того же дня, решали, как быть дальше.

— Я думаю, все же надо сделать так, — подытожил весь разговор Виктор, — завтра едем в Симферополь, вещей тут немного, заберете сразу: холодильник, телевизор, — вам пригодятся, а остальное оставим татаркам. Дом, я думаю, им же надо продать.

— Жалко дом продавать, столько моего труда в него вложено, — сказал Иван.

Оксана молчала, накануне ей раскрыли секрет семейного золотого запаса, на что она сказала:

— Червонцы можно реализовать, только понемногу, у меня в Одессе есть зубной техник знакомый, Ефим Исаакович, вот через него. Он мне два зуба делал, интересовался золотом.

— Поживем — увидим, — только и сказал на это Иван.

А сейчас Оксана с сожалением соглашалась с решением мужчин.

— Как же вы там один жить-то будете, Виктор Иванович? — тоскливо промолвила она. — В такой глуши-то?

— Почему в глуши, большое село, там же Яков с Надеждой сейчас живут, а в Красноярске Людмила встретит, все будет хорошо. Мои корни там, без корней любое дерево засохнет, а вам теперь мыкаться по белу свету еще долго. Вот чего я не советовал бы вам делать, так продавать дом в Голодаевке, там ваши корни, мало ли чего может случиться.

— А мы и не думали его продавать, что за него сейчас возьмешь? — все так же грустно заметила Оксана.

— Какой-то разговор у нас получается тоскливый, — заметил Иван. — Проводить-то мы тебя проводим и в самолет посадим, а вот когда встретимся — вот в чем вопрос. Боюсь, что когда я на пенсию уйду.

— Ого, тебе до пенсии...

— Почему же? У меня уже выслуги порядочно, северные, ВДВ, да и так я трублю двенадцатый год.

— Столько лет я не был на могилке у Насти, какой позор! — почти простонал Виктор.

— Ну, ты же не десять лет живешь тут?

— А сколько? Да почти десять!

— Да, время летит! Кажется, мы только вчера приезжали с Мариной Бузаджи и ее отцом сюда в отпуск, а теперь Марина главврач большой больницы в Белгороде-Днестровском, такая солидная, да двое детей, — сказала Оксана.

Так просидели они на веранде до поздней ночи. Потом начали укладывать вещи в рюкзаки, сумки, мешки, спать легли почти под утро.

Иван обнял прижавшуюся к нему Оксану и сказал:

— Неделю назад сон интимный видел, даже рассказать неудобно.

— Это не сон был, а наяву, я должна была тебе раньше рассказать, но стеснялась. У тебя все хорошо, ты только об этом не думай, как перестанешь думать — все станет на свое место. Мне от тебя ничего не надо, я могла бы стимулировать твою половую деятельность с помощью лекарств, но я не хочу этого делать, все образуется само собой, только выбрось из головы, что мне что-то надо. Ничего мне не надо, ты мне нужен и только ты. Хорошо?

— Хорошо. Давай спать, завтра надо многое еще сделать.

— Что будет завтра, то будет завтра, половину твоих забот я возьму на себя, приедем, съезжу — уволюсь, устроюсь у вас в части.

— Зачем в части? Этого только не хватало!

— Ну вот, начинаются семейные раздоры! Я слово Вилю Сабировичу дала, как же теперь? Назад? Не могу. Давай-ка лучше спать.

А в соседнем доме прокричал петух, пискляво, еле слышно, видно молодой; где-то рядом, может, даже на Исаевском доме, ойкнул сыч: раз, потом второй, третий; застонала вначале на низкой ноте, а потом заорала на самой высокой кошка; у соседа Иванова в загоне загоготали гуси, загорланил где-то взрослый петух, и ему ответил второй. Вдруг совсем рядом так заорал осел, что засыпающий Иван пробормотал:

— Что же им не спится, прямо как в деревне.

— А это и есть деревня, спи миленький, спи родненький, — Оксана нежно, еле касаясь губами, целовала его шею, плечи, заросшие нежным пушком соски, грудь, пупок, опускаясь все ниже и ниже.

Иван почувствовал, как защекотало между ног, и как стал наливаться его мужской орган.

— Лежи спокойненько, ничего не делай, я сама — еле слышно шептала Оксана и, почти не касаясь тела мужа, соединила половые органы и, оказавшись на верху, медленно задвигала тазом.