Переселение. Том 2 - [65]

Словно одержимый манией, Вишневский после отъезда Анны из Токая не успокоился и решил добиться любви Варвары. Было ясно, что он намерен не отпускать ее из Токая, пока не овладеет ею.

Павел пришел в ужас.

Снова он говорил Вишневскому о том, что ему стыдно смотреть, как русский офицер, глава миссии в Токае, покушается на жену молодого офицера, едущего в Россию на службу к императрице. И предупреждал Вишневского, что Петр убьет его, если что-нибудь узнает.

— Непременно убьет! Клянусь богом!

Вишневского злило то, что Павел постоянно вставляет в речь сербские слова, которые он давно позабыл.

— Исакович, вы ментор! Проклятый ментор! Слава богу! — восклицал он.

Павла же в свою очередь доводило до бешенства то, что его единоплеменник из крестьянского рода часто употребляет иностранные слова, которых Павел не понимал. Не знал он, и что такое ментор.

Как в свое время для Анны, так сейчас для Варвары, Вишневский устраивал ежедневные поездки по Токаю и его окрестностям и каждый вечер — ужин и прогулки в саду при луне. И при всяком удобном случае старался избавиться от ее мужа.

Павел с отвращением обнаружил, что в этом ему помогает жена и притом весьма усердно. И в то же время его удивляло, что Дунда нисколько ему не помогает: то ли ревнует Вишневского к Варваре, то ли нежданно-негаданно оказалась честнее своей сестрицы.

Петр ничего не замечал.

А Вишневский по вечерам опять восклицал, что звезды прекрасны, что пьяняще пахнет резеда и что мужчина — это зверь, которого могут укротить, осчастливить и облагородить только глаза женщины. Теперь, правда, это были уж не большие черные глаза Анны, а глаза Варвары. По его уверению, они меняли свой цвет от небесно-голубого до светло-зеленого, как листья ивы. Никогда, клялся Вишневский, он не видел таких глаз! И таких длинных темных ресниц. И таких густых, пышных рыжих волос. И такой маленькой груди, которая вся трепещет, когда Варвара смеется.

Он бы отдал жизнь за Варвару.

Варвара смеялась и спрашивала: неужто он так быстро забыл Анну?

А когда Вишневский предложил ей остаться вместе с мужем в Токае, Варвара испуганно уставилась на него.

Во время вечерних прогулок с Варварой он повторял ей те же самые слова, которые говорил Анне. И тоже не пытался овладеть ею грубо, силой, вел себя деликатно, нежно, как подобает вести себя с благородной дамой.

Когда ему удавалось отослать куда-нибудь Петра и Павла, Вишневский приезжал к Варваре с визитом верхом на коне. Приходил и украдкой, пешком. Выныривал вдруг в саду из-за какого-нибудь куста, часто ранним утром, когда на траве еще сверкала роса. Прокрадывался туда и по вечерам, когда темнело. Он нежно брал Варвару под руку, чтобы якобы рассказать, что он договорился о ночлегах в горных селах, через которые им придется проезжать, в Дукле и Комарнике, о квартире в Ярославе. Ему хочется добиться ее любви, ее ангельской любви, чтобы навсегда сохранить в сердце память о ней.

А когда Варвара, смеясь, напоминала ему о жене, Вишневский, как всегда, поминал бога и, извиняясь, восклицал:

— Слава богу!

Вероятно, все на этом бы и кончилось, если бы Вишневский не стал все чаще появляться с наступлением темноты. Варвара, выйдя во двор и неожиданно на него наткнувшись, вскрикивала. Она скрывала это от Павла, не смела сказать и мужу. А Вишневский, словно дух, пробирался и в дом, когда она оставалась одна. Единственное, чего он не делал, ухаживая за Варварой, это не пытался ее, как, бывало, Анну, обнять, когда они сидели где-нибудь в саду на скамейке.

Когда он приходил, его слуги, точно часовые, окружали дом со всех четырех сторон. И при появлении людей перекликались друг с другом, как совы или кукушки, вороны, сороки или собаки. Никто не мог подойти к дому, где жили Исаковичи, незаметно. Но если Анну он хотел ошеломить объятиями, то Варвару старался склонить к любви обходительностью, ласковыми речами, словно хотел ее убаюкать.

Он говорил, что ее муж еще молокосос, что в России карьеры ему не сделать. Слаб он, дескать, здоровьем для военного дела.

Вишневский мог бы обеспечить ей в Санкт-Петербурге веселую, роскошную жизнь, богатство и почет, ее бы приняли при дворе. Исаковичи, говорил он, простого происхождения. Она же дочь боярина и поэтому заслуживает иной судьбы. Одними своими ресницами она может свести с ума любого. Поцелуй ресницами — последнее слово любви в Санкт-Петербурге.

Однако ничто не помогало.

С каждым днем — и Вишневский это чувствовал — он не только не приближался к цели, а все больше от нее удалялся.

Тем временем Петр назначил день отъезда.

Накануне Вишневскому все же удалось отослать Петра для осмотра гористой местности за Токаем, где начиналась долина реки Ондавы, ведущая к Дукле. Петр должен был провести рекогносцировку двух деревянных мостов, по которым их обозу предстояло проехать. Вишневский посылал с Петром два воза с бочками, купленными, по его утверждению, для самой императрицы. Рано на рассвете Петр уехал с двумя своими гусарами, Павла же Вишневский послал на Тису. Он, мол, получил извещение о том, что туда прибыло несколько транспортов с сербскими переселенцами. Следовало проверить исправность паромов.