Переселение. Том 2 - [46]

Австрия для Исаковичей так и осталась чужой, непонятной страной, проще сказать ведьмой.

В первые годы они надеялись вернуться вместе с австрийским войском в Црна-Бару, в родное Поцерье с его небесной лазурью. А когда увидели, что их обманули, что они ошиблись, они решили исполнить завет, оставленный им Вуком, — переселиться в Россию и сгинуть среди ее необъятных равнин и снегов. В те годы все офицеры в православном Подунавье возненавидели Австрию, особенно, когда прошел слух, что деспота Георгия Бранковича заточили обманом в крепость Хэб и медленно травят ядом. Народ верил всему.

Тысячи людей, пришедших в Австрию и Европу с одной лишь надеждой, что будут драться с турками и вернутся в свою Сербию, были ловко использованы для подавления венгерских бунтов{16}.

Заплатили сербы за это дорого, оставив в чужих землях тысячи убитых.

Когда же у них отняли оружие, а их детей стали превращать в крепостных, в господских холопов, и они, эти схизматики, начали восставать, их бунты душили венгерской кровью.

Вена заварила в Подунавье величайшую свару. Сербы рассчитывали, уходя из своих краев, получить земли вдоль Дуная, земли, которые они готовы были защищать собственной кровью, и поэтому Банат назвали Новой Сербией. Но когда им пришлось подниматься и уходить оттуда, они уже больше ни одно поселение не считали своим и уносили родные названия с собой в Россию.

Исаковичи любили Варадин, ибо там они женились, там Павел схоронил жену, там они привязались к Срему и Бачке, однако, когда они увидели обман, даже это их не удержало.

Вспоминая свой отъезд из Вены и бегство от г-жи Божич, Павел думал только о ночлеге в трактире и глухом ударе лошадиного копыта ожидающей у подъезда упряжки. И когда приехавший за ним кучер спросил, не позабыл ли он чего-нибудь, Исакович крикнул, что ему ничего не нужно и что надо поскорее ехать.

До Буды он ехал как мертвец, не произнося ни слова.

Отдохнуть он решил только у Трандафила.

И благополучно прибыл в Буду на пятый день.

Войдя в дом Трандафила, Павел тихонько позвал хозяина. Ему хотелось покоя, хотелось выплакаться, провести день-два в разговорах с Трандафилом, который помог ему покончить с делами в Вене и получить бумаги для отъезда в Россию. Хотелось утешить человека, у которого отняли жену, загубили семью, оставили одного с больными детьми.

Однако, войдя в сад, Павел с удивлением увидел, что окна в доме залиты светом, а сам Трандафил, весело выбежав, крикнул:

— Не говорил ли я вам, прошу покорно, что нельзя все видеть в мрачном свете? Фемка опять у меня! Бросила того повесу. Негодяй продал даже ее обручальное кольцо! Я сам его отдубасил! Этого Бркича, прошу покорно! Того, что увел у меня жену! Вот так!

И Фемка встретила Павла весело и шумно.

Она была красива, смотрела на него ласково и поцеловала в ухо.

Исакович понуро уговорился с Трандафилом о ночлеге и попросил позвать господина Ракосавлевича, чтобы проститься с ним и рассчитаться. Надо, мол, как можно скорей ехать в Токай, а оттуда в Россию.

Не хотелось ему смотреть на людское счастье.

Глядеть на него было еще тяжелее, чем на беду.

XVIII Бывший серб, а ныне русский

В найденных у лейтенанта Исака Исаковича, родственника Павла из Нови-Сада, бумагах не значится дата приезда Павла в Токай, где уже много лет находилась русская торговая миссия, занимавшаяся покупкой вина для лазаретов и для двора.

Видимо, Павел прибыл в Токай в начале октября, а по старому календарю в конце сентября 1752 года. Первую ночь он провел на соломе под телегой, на которой приехал из Буды вместе с пустыми бочонками Трандафила.

Судя по письму Павла Исаковича, посланному позже, городок Токай, по всей видимости, очень ему понравился. Широкие воды при впадении Бодрога в Тису были прозрачны как зеркало. Тихий, далекий от мира, захолустный городок у подножья невысоких гор утопал в зелени. Павел никогда не думал, что попадет в Токай, и знал, что никогда в него не вернется.

Крыши домов в Токае были крыты красной черепицей, улицы — извилистые и безлюдные, над городком возвышалась колокольня. На горе чернели развалины знаменитой некогда австрийской крепости, построенной бельгийскими и венецианскими инженерами. Во время последнего восстания венгры так разрушили крепость, что больше ее уже не восстанавливали.

Холмы вокруг Токая были засажены виноградниками.

Проснувшись рано утром, Исакович увидел, что городок спускается как бы зеленым полуостровом к реке, а вдоль нее, словно часовые, повсюду стоят высокие тополя. Осень в том году в Токае выдалась теплая, погожая. При виде раскинувшегося под ним города Исаковича охватило такое чувство, какое обычно овладевает человеком, впервые попавшим в незнакомое место: наконец-то он приехал туда, где царят тишина и благоденствие!

В иной мир.

Русскую миссию в Токае возглавлял в то время, как говорил Павлу Трандафил, некий Вишневский. Из бумаг Исаковича, однако, нельзя точно установить, был ли это генерал Федор Вишневский или полковник Гаврила Вишневский. Отец или сын. А может быть, сын заменял отца или прибыл уже позже. Известно лишь то, что Вишневский, о котором Павел упоминает в письмах, был сербом. Вернее был сербского происхождения, родом из села Вишницы.