Переселение. Том 2 - [4]

Женщины испуганно вскрикнули.

— Как говорит Волков, — продолжал Павел, — Россия после стольких войн не желает затевать новую. Русские хотят иметь Австрию на своей стороне. И потому нам, сербам, не следует без конца протестовать! Россия в прошлой войне хлебнула горького, настрадались и Франция, и Австрия, и, разумеется, Пруссия. Все хотят мира! Все устали!

— Что верно, то верно! — угрюмо заметил Юрат. — Все больны, кроме килавого братца. То есть нас!

О своем приключении с г-жой Божич Павел не рассказал.

Умолчал он и о том, что видел свою венку. Потом спросил, как живут Трифун и Кумрия. Юрат сказал, что Трифун, видно, совсем спятил и взял в дом молодку из Махалы, ту самую, что пришла из Лики с попом Тодором и мужа которой убили на Беге.

Павел вспомнил, что мужем ее был тот самый Зекович, что стрелял в землемера, и вспомнил, что видел и его жену в Махале. Она ему даже приснилась.

Он совсем о них позабыл.

— Кумрия то ли видела эту женщину, — продолжал Юрат, — то ли до нее дошли слухи, и она написала Трифуну, что не вернется к нему и детей не отдаст. Поехала к отцу, одеяльщику Гроздину, якобы для того, чтобы перед отъездом в Россию он повидал детей. И вот теперь из-за возлюбленной Трифуна решила не возвращаться к мужу.

Павел точно окаменел.

Какая связь между покушением Зековича, его смертью и супружеской любовью, которая должна быть вечной? Неужто гибель этого горемыки разрушила семью Трифуна, казавшуюся такой крепкой?

Нет ли тут какой магии?

А Петр хохотал во все горло, уверяя, что Трифун прав.

Настоящему мужчине, офицеру, вообще не следует жениться. Надо уметь наслаждаться свободой и одиночеством! Нет ничего на свете их лучше!

— Все, что ты говоришь, хорошо и прекрасно, — заметила Анна, — но у Трифуна и Кумрии есть дети. Шестеро.

Петр запальчиво бросил, что он с удовольствием возьмет к себе Трифуновых детей, своих-то у него нет. И, вероятно, никогда не будет.

Варвара опустила голову.

И, верно, чтобы отвлечь внимание от себя, сказала, что не верит в окончательность разрыва Кумрии с Трифуном.

— В том, что Трифун взял несчастную вдову в свой дом, нет ничего дурного. Он просто пожалел ее. У него доброе сердце и сострадательная душа…

Однако Юрат покачал головой:

— У Трифуна может быть какая угодно душа и какое угодно сердце, но при живой жене приводить в дом молодую, красивую женщину нехорошо. Негоже при живой жене держать в доме еще одну женщину, да к тому же более молодую и красивую. Мужчина — существо слабое. Не прочь полакомиться тем, что у него под рукой, а женщина в дому что малина в саду.

— Грешно и стыдно, — сказала Анна, сердясь на мужа за его слова и жалея Кумрию, — Трифуну на старости лет так поступать. Большой грех совершает человек, когда жене, которая родила ему шестерых детей, наносит такую обиду. Не удивительно, что Кумрия бросила дом и уехала к отцу. Неужто ей возвращаться к Трифуну и смотреть, как он любезничает и не сводит глаз с молодой вдовы-красавицы? Но, может быть, вы ошибаетесь? Трифун порядочный человек. Был добрым отцом и хорошим мужем. Может, глаза ему застило, бывает ведь и такое. Пройдет время, он и образумится. В жизни так все и идет, свет тьму сменяет. Трифун словно в детство впал, говорит, будто эта женщина из Махалы сейчас такая, какой была Кумрия десять лет тому назад. Видали! Но Трифун зря думает, что жена станет терпеть все это только потому, что ее молодость прошла. Мы не турки. Не хватало еще, чтобы и она, бросив мужа и детей, ушла к какому-нибудь молодому человеку. С нее станет. Вы что, позабыли эту статную, своевольную женщину? Она не будет ждать, чтобы ее прогнали. Не посчитается и с детьми, если Трифун ее опозорил. Нельзя доводить жену до такой крайности.

Юрат только отмахнулся. Болтают, дескать, сами не знают что.

— Кумрия не оставит своих детей из-за того, что их отец гоняет, как жеребец, за этой вдовушкой, да и она не найдет счастья с человеком в летах. Для того, что ей нужно, найдутся, слава богу, и молодые махалчане. Плохо придется Трифуну. Образумится Кумрия, как поглядит на своих детей. Остынет и молодка, как первая страсть уляжется. Старый конь мимо борозды не ступит, но у старого коня — не по-старому хода́. Через месяц-другой все они опамятуются. А вот за Трифуна страшно. Коли старый пень загорится, его и сам черт не потушит!

— Чего вы стонете? — смеясь, сказал Петр. — Трифун не первый и не последний жену прогоняет. Расходились и наши отцы, если брак не задавался. Зачем вам в это дело вмешиваться?

Варвара считала, что всему виной частые роды. И кроме того, Исаковичи мало помогали Трифуну. Бедность-де во всем виновата. Кумрия в Петроварадине была красавицей. А ныне стала злой, неряшливой и в супружеской жизни невыносимой. Все время ходит тяжелая. Но ведь бедняжке всего тридцать второй год пошел. Будь они богаче, и Трифун был бы повеселее. Вот и приходится ехать в Россию, как цыгану в кибитке.

— Роды или делают женщину красивее, или ее уродуют! — продолжала Варвара, повернувшись к мужу. — У меня была богатая тетка, Мальвина Стритцеская, по мужу Родич, она тоже родила шестерых. А все офицеры сходили по ней с ума, и двоим это стоило жизни. И только после седьмого ребенка вдруг подурнела.