Переселение. Том 2 - [35]

Исакович потом вспоминал, что во время этого скабрезного разговора с человеком, который смотрел на него пьяными глазами, его начал бить озноб. Он встал и заорал — хватит с него, дескать, таких разговоров, но Божич стал его удерживать:

— Сейчас мы можем спокойно поужинать. Прошу простить меня, что я недостаточно гостеприимен, но уж очень я испугался, что вы, капитан, отняли единственное, что еще осталось в моей жизни. Нет большей любви на свете, чем любовь отца к дочери.

Он подошел и обнял Павла.

— Хочется мне выдать дочь замуж и не хочется. Мой богатый тесть, Деспотович из Буды, вдов и стар. Мечтает при жизни видеть внучку устроенной. И денег на это не пожалеет. Каждое божье творение имеет право на последнее желание. А Текла говорит: «Если хотите выдать меня замуж, пожалуйста, за Исаковича я пойду с удовольствием». А жена криком кричит, кто знает почему, при одном упоминании о том, чтобы я вас, капитан, взял в зятья. Что же касается меня, то я нашел для дочери прекраснейшую партию. Господина Траушенфельса, брата госпожи Монтенуово, очень богатого человека. В Вене у него четыре игорных дома. Ему уже перевалило за семьдесят. Через годик-другой оставит жене после смерти груду дукатов. А что может быть лучше жизни, которую ведут богатые вдовы в Вене? Мы, Божичи, — одни из немногих хорватов и сербов, принятых в высшем венском обществе, а Текла была бы первой представленной ко двору. И вы, капитан, все испортили!

Исакович горько раскаивался, что пришел к Божичу. Внутри у него все дрожало от бешенства, что он должен выслушивать все эти бредни. Но Павел хотел дождаться и последнего вопроса, полагая, что Божич спросит и о приходе в «Ангел» Евдокии. Он решил все вытерпеть, если только сможет, лишь бы обелить Теклу, лишь бы отец оставил ее в покое. Павел был счастлив, что разговор о появлении Теклы в «Ангеле» кончился благополучно. В его сердце росла нежность к дочери Евдокии. Как живая стояла она у него перед глазами, и в ушах звучал ее веселый смех.

Но такого отца среди своих соплеменников Павел встречал впервые. Божич становился ему все отвратительней и внушал все большее презрение, что было не так уж трудно заметить и прочесть в его глазах. Видимо почувствовав это, Божич надулся и предложил сойти вниз.

Он знает, сказал Божич, о чем думает капитан с той минуты, как вошел в его дом, и знает, что говорят о нем, Божиче, эти голодранцы из «Ангела». Со своей стороны, он много думал о капитане, когда сидел в тюрьме. Поначалу ему даже хотелось выдать за него свою дочь.

При этом Божич громко, но как-то хрипло захохотал.

Удивительно, но ни Божич, ни Евдокия не умели смеяться.

— А позже, — продолжал он, — мне подумалось, будто капитан считает возможным не принимать всерьез старого Божича. И приударить за его дочерью. Приятно сознавать, что я ошибся и капитан так не считает.

Потеряв терпение, Исакович сказал, что ему известен кодекс чести и если бы он захотел жениться, то сумел бы, как положено, посвататься к дочери человека, которого почитают в армии и в народе.

Божич взял Павла под руку и подвел его к двери в сад.

— Вы, капитан, — сказал он, — без конца уверяете, будто живете так, как учат десять господних заповедей. Сказки мне рассказываете, убаюкать меня хотите, точно я ребенок, который никогда не был молодым, не был волокитой. Поглядите, капитан, как вон там, в саду, сгибаются под ветром ветви. Так и мы сгибаемся, и даже, капитан, во сне. В молодости я был и пьяницей, и развратником, и игроком, во мне сто пороков, но я никогда и никому не уступал дороги. Этому учила меня мать. Ни перед кем не склонял головы. Это признали даже митрополия и наш общенародный секретарь Ненадович{13}. И вот теперь дочка все поставила с ног на голову. Пришло время выдавать замуж дочь, последнюю радость в жизни, и тут вдруг является кто-то бог знает откуда и только потому, что молод, лишает старика последней радости.

Божич погасил трубки. Исакович понял, что Божич неспроста читает ему проповедь. Он ему словно бы угрожает. Так порой и убийцам доставляет особое удовольствие держать посмертное слово перед лицом своей будущей жертвы.

Тем временем разразилась гроза. Небо заволокло тучами, гремел гром, поднялся ветер.

Павел удивленно посмотрел на себя в зеркало, поднял с полу черную гусарскую треуголку, распрямил плечи и улыбнулся. К Божичу он испытывал презрение, какое появляется в каждом молодом человеке, когда он вынужден слушать угрозы и отповедь пожилых людей. В таких случаях молодые силы в нас бурлят и клокочут, точно грозовые тучи над землей.

Он спокойно объяснил Божичу, что ни о какой женитьбе не помышлял и не помышляет. Он уезжает в Россию. И собирается уехать туда один, без жены, вдовцом.

Павел увидел, что Божич, остановившись в дверях, которые отворил, вздрогнул, как вздрагивают псы, глядя на него с несказанной злобой своими сумасшедшими глазами.

Но тут же снова засмеялся.

— Капитан, черт побери, госпожа Божич будет сильно огорчена! Пора бы вам знать, что венские дамы, у которых мужья состарились, не любят отпускать своих хахалей так далеко. Они предпочитают держать их поблизости, ни одна не позволила бы уезжать бог знает куда да замерзать в снегах у москалей.