Пересечение - [7]

— А эти, с которыми изменяешь? Они тоже из класса?

— Нет, там разные, — неопределенно машет рукой, — студентки есть, киношница одна…

Вот таков мой друг, Борис Рогачев, султан в гареме! Мне, оказывается, в садик еще ходить бы следовало…

А детство между тем кончалось.

Все меньше гулял я с Акбаром. Да и постарел он. Меня берегли в семье — приближались выпускные экзамены. И теперь моей жизнью распоряжалась мама. Мама у меня человек примечательный. Я никогда в жизни не встречал женщину, которая бы так мало говорила. И так много делала. Двадцать ей было, когда они с отцом поженились. Училась в институте, ей прочили всякие блестящие перспективы по части физики. А она все бросила и помчалась за отцом по бесчисленным его местам службы. Жила на заставах, куда иной раз на вертолетах только и доберешься, где ни одной женщины, кроме нее…

Обхаживала его, меня растила, «обеспечивала тыл», как говорил отец. И все молча, спокойно, без суеты. Не помню случая, чтобы они с отцом ссорились, но, если надо, она настоять на своем умела. И любила она меня спокойно, уверенно, как-то нешумно. Казалось, она знала мою жизнь наперед со всеми деталями. И не собиралась допускать каких-либо отклонений от этого плана. Кончаю школу, иду в армию (разумеется, в пограничники), потом в училище (конечно, пограничное), а затем, как отец, как дед — служу. Ну, женюсь, конечно, когда подойдет срок. Когда родится сын (а кто ж еще!), то и у него будет такая же жизнь. Правда, для него она будет уже бабкой, а не матерью, но какая разница? Пока хватит сил, будет «обеспечивать тыл».

Сейчас шел подвоз боеприпасов, накопление резервов, отдых перед решающей атакой — сдачей экзаменов за десятилетку. И никто, даже дед и отец, не должны были мешать. Я готовился, а все ходили на цыпочках. Я углубленно и сосредоточенно готовился.

Так, по крайней мере, они думали.

А я занимался совсем другим. Нет, я, конечно, готовился, но не это было главным. Главным было первенство городского совета «Динамо». Я должен был выполнить второй взрослый разряд. Во что бы то ни стало. Железно!

И я его выполнил.

Когда потом, на следующий день, наш тренер Владлен Андреев еще раз поздравил меня, он сказал:

— Ты, Жуков, в самбо мог бы далеко пойти. Но не пойдешь. Да, да, чего рот раскрыл. Ты ведь пограничником хочешь стать, верно? Так вот, для чемпионских занятий самбо там условий нет, на границе. Не вообще, подчеркиваю, а для чемпионских. Чтоб большим чемпионом стать, надо каждый день не по одному и не по два часа тренироваться, надо участвовать в крупных соревнованиях, держать режим, иметь очень хорошего тренера. Ничего этого на границе не будет…

И смотрит на меня. Я на него. Грустно мне стало. Когда занимался, об этой стороне дела я как-то не думал. Так зачем занимался? А Андреев помолчал и продолжает:

— Чего нос повесил? Не ожидал? Разочарован? А напрасно. Ты запомни, Жуков — весь смысл нашего вида спорта для таких, как ты. Для пограничников, десантников, оперативников. Это теннис для удовольствия существует и то мышцы развивает. А самбо — вид спорта прикладной. И если тебе там на границе оно поможет хоть одного нарушителя задержать, считай, что ты большего добился, чем если звание чемпиона выиграл. Не для пьедестала почета этим занимаемся, а чтоб врагов бить. Так что не огорчайся и, пока можешь, совершенствуйся. Постарайся мастера получить.

Вот такую он нравоучительную и довольно казенную речь произнес, но я ее запомнил и позже на службе не раз вспоминал. Я потому вспоминал, что мы иногда путаем, где дело, а где хобби, где главное, а где вспомогательное. Все-таки занятия мои спортом, самбо, стрельбой, школа, библиотека военная, которую собирал, да и пограничное училище — это все вспомогательное. Главное — служба на границе. Так что, хотя тренер Владлен Андреев и не Демосфен (был такой знаменитый оратор, в школе проходили), но сказал-то он правильно.

А школьная жизнь продолжалась.

За неимением Тоськи к экзаменам готовился вместе с Борькой. Замена была неравноценная. Нет, не в том смысле. Просто он все время отвлекался. Рогачев парень очень способный — так все учителя говорили, даже Галина Крониговна, а она редко кого хвалила. У Бориса — все пятерки. На «золото» тянул. Но особенно здорово он знал язык — английский. Говорит — от англичанина не отличишь. Так что вы думаете — недоволен.

— У меня, — говорит, — плохо с акцентом получается. Понимаешь, я американский акцент вырабатываю.

Ему отец привез из-за границы какой-то сверхмощный приемник, и Борис часами слушал американцев — дикторов, ораторов, актеров — все равно, лишь бы «речь американская», как он говорил. Сидит, слушает, наслаждается — будто Антонов поет или там «Песняры». Это он акцент изучает.

— Зачем тебе этот акцент дался? — спрашиваю. — А если ты на хорошем английском будешь шпарить, вон Вера Григорьевна говорит, что у тебя произношение прямо оксфордское.

— Ерунда, — отмахивается, — кто теперь в мире на английском разговаривает? Все — на американском. Даже детективы их когда на другие языки переводят, пишут: «Перевод с американского». Не с английского, понял? С американского, сам видел. Я ведь потихоньку теперь еще французским занялся. — Потом смеется и говорит: — Знаешь, мне хороший анекдот рассказали: спрашивают лингвиста-знатока, как научиться американскому произношению? Он отвечает: «Очень просто — засуньте в рот горячую картошку и говорите на любом языке». Ха-ха! Здорово, да? Это про меня.