Перерыв на жизнь - [30]

именно это почувствовать, как скользнет туда рукой и возьмет то запретное, спрятанное от чужих глаз. Ото всех скрытое.

Там все только для него. Она с ним, и никто больше ее не тронет.

Гладит ее грудь, скользит по округлости, мягко обрисовывая каждый изгиб. Следует вниз, по животу, чуть медлит, касаясь

резинки трусиков, и проникает под тонкую ткань. Маленькая полоска совсем коротко стриженных волос. Надо попросить,

чтобы совсем сбрила, убрала… И нежность. Вот она ее нежность. То сокровенное, до чего он так мечтал добраться. Так

соскучился по этим ощущениям.

Он ласкает ее, нежится в женской обволакивающей теплоте. Чувствует, как она дрожит под его рукой. Целует ее плечи,

шею. Губы. Рада то пылко отвечает ему, то замирает, прикусывая язык. Или отстраняется, хватая ртом воздух. Какая она

там... горячая. Мягкая. Хочет почувствовать ее вкус.

— Ложись, — шепчет ей.

Тело отяжелевшее и безвольное. Нет сил сопротивляться. Она ложится спиной на стол. Поверхность его прохладная

заставляет вздрогнуть.

Артём снимает с нее белье, и она вздрагивает еще сильнее — всем телом, когда чувствует между ног не мужские пальцы,

а язык. Он касается ее нежно и настойчиво. Умело и мягко скользит по нервному бугорку, настойчиво проникает меж влажных

складок. Мучает ее, пока она не начинает всхлипывать, а потом вскрикивает, выгибаясь. Артём отрывается, когда ловит ее

первые спазмы. Чувствует дрожание живота.

Сразу отрывается, не доводит ее до конца. Специально. И она, одичавшая, ошалевшая от возбуждения, рвется к нему,

приподнимается. Прижимается, дрожащая, всем телом. Хватается за ремень на брюках, — недовольна, что он еще в них.

Звенит пряжкой, выпускает его на свободу.

Теперь лимит его терпения точно исчерпан. Выдержка летит в мусорное ведро, как Наташкина тарелка. Разбивается, как

тот бокал из-под вина. Она ведь трогает рукой, ласкает его болезненно возбужденного. Это мука. Адская мука. Уже никакое

не удовольствие.

— Давай, иди ко мне, — шепчет он.

А ее не надо звать и просить, она уже готова. Изнемогает от желания. Придвигается к краю стола, шире раздвигает бедра.

В ней ничего от прежней Рады не осталось, он такой ее не видел. А увидел — одурел.

Избавляется от трусов и брюк, отбрасывает в сторону. Чтобы ничего не стесняло. Придвигает ее еще ближе. На себя.

Медленно погружается в нее, не отрывая взгляда от лица. Она чуть запрокидывает голову, выгибая шею. А глаза открыты.

Они темные, ненормальные от страсти. И эта смесь чувств на ее лице, — желание, предвкушение, мука, — вызывают по телу

крупную дрожь.

Он заполняет ее всю и замирает, не двигается. Плотно прижимает к себе, слушает жаркое дыхание, ловит пульс языком на

бьющейся жилке. Ждет, пока Рада заскулит, начнет впиваться ногтями в его спину, кусать плечи. Нетерпеливая.

Его первые толчки для обоих болезненные и оглушающие. Двигается медленно. Аккуратно. Изводит неторопливостью.

Почти выходит из нее. И снова глубоко погружается. Она сходит с ума от этой полноты. Он забирает остатки ее разума, когда

начинает целовать. Проталкивает язык во влажную глубину рта, ласкает ее там. Она целует его, отвечает. Так, как никогда

еще не отвечала. Это все алкоголь. Знала бы, что Гера должен прийти, не пила бы.

Дружинина начинает дрожать и стонать несдержанно и протяжно. Громко.

А говорит: целоваться не любит. Любит, чувствительная очень. Врет. Слишком много врет. Она от его поцелуев сильно

возбуждается.

— Артём… я с тобой еще ни разу… — еле слышно признается, хватаясь за его плечи как утопающий за соломинку.

— Я знаю. Все хорошо будет, — сам не знает, почему добавляет.

Знает он, что не кончала. Когда только начали спать, не понимал, что врет, так технично она его затрахивала. Говорила, что

хорошо ей, и все. А как хорошо… Не чувствовал ни разу ее удовольствия. Полного. Чтобы сгорела у него в руках. Не

чувствовал…

А сегодня кончит. Сегодня он от нее не отстанет.

Гладит ее по спине, по бедрам. Двигается быстрее. Потом останавливается, стягивает со стола, разворачивает спиной.

Целует шею, обхватывает трепещущее тело руками, прижимает к себе.

Рада пытается отстраниться, но попытка эта такая слабая, почти незаметная. Да и убегать некуда. Она в ловушке. В

клетке собственной похоти и его умелых рук. Где-то на краю сознания уже всплывают отвратные картинки. Но она хочет еще.

Хочет и не может остановиться. Не знает, как остановиться. Он подвел ее к той черте, за которой она не была. Была когда-

то давно, в прошлой жизни. Уже и не помнит, как это. Там страшно для нее. Больно. Ужасно страшно. Ей не надо было пить.

Не надо. Нельзя было надеяться, что сможет себя контролировать.

— Я не хочу, — стонет она и потом шепчет что-то бессвязное. Голова кружится. Душный воздух не проникает в легкие. Она

пытается вдохнуть и не может.

Он теснее прижимает ее к себе, ягодицы плотно к паху. Она почти не сопротивляется. Желание ощутить снова его глубокие

движения бесконечно сильнее, чем страх, шевелящий в душе колючими крыльями. Ее дикое желание перекрывает даже этот

страх.

— Хочешь. Ты сама хочешь.