Перерыв на жизнь - [29]

когда ему есть, что сказать. Честно говоря, Дружинина на месте Наташки сразу бы свалила, как только его увидела. А

Наташка сидит, пьет и как будто не собирается уходить.

Через пару минут Рада начинает жутко раздражаться. Вот ведь… Из чистого упрямства сказанула Гере, что посиделки не

закончились, а теперь мучается. Бесится, что черные глаза Геры слишком часто опускаются ниже Наташкиного подбородка,

аккурат в вырез ее красной кофточки. И он пялится на третий Наташкин размер, ничуть не скрывая своего интереса.

Рада допивает свое вино. Артём и Наташка приговаривают бутылку. И, наконец-то, Кузнецова собирается отчаливать.

Дружинина провожает ее, тщательно сдерживая свою радость.

— Понравился? — спрашивает она, тыча большим пальцем себе за спину.

— Не-е, — открещивается на словах Кузька, — только посмотреть. С таким… Да не дай бог!.. — теперь креститься

натурально.

С милой улыбкой Рада закрывает дверь за подругой. Идет на кухню, намереваясь навести там порядок. Она раздражена

до невозможности. То ли на Наташку, то ли на Геру. То ли на себя, оттого что приревновала Артёма, и вообще, что

испытывает к нему такие сильные чувства. Их все сложнее контролировать.

Гера снимает запонки, открывает ящик и бросает их в отдел, где лежат чайные ложечки. Расслабляет узел, стаскивает

галстук через голову.

Рада загружает грязную посуду в посудомойку. Гергердт берет Наташкину тарелку и брезгливо бросает в мусорное ведро.

— Что ты делаешь? — вскрикивает она. Звон битого стекла бьет по нервам. В пустом ведре бутылка из-под вина.

— Помогаю тебе прибраться.

— Не лезь! — Сгребает со стола уцелевшие тарелки.

— Ладно тебе, чего ты переживаешь. Завтра купим тебе новые. Китайский сервиз тебе купим. Фарфоровые чашечки,

серебряные ложечки.

— Мне не нужен завтра китайский сервиз, мне надо, чтобы ты сегодня отстал от моих тарелок. Артём, иди в спальню, я

сейчас включу посудомойку и приду.

— Не хочу я в спальню, хочу здесь. — Снимает рубашку.

Рада вытирает стол. Ее движения становятся неровными. Она торопится и задевает локтем бокал, он падает и

разбивается вдребезги.

— Че-е-ерт, — протяжно выдавливает и бросает на стол полотенце.

— Вот и я говорю. Не получается у тебя сегодня с посудой, ну ее нахрен.

Гера легко приподнимает Раду над полом и переносит в сторону, подальше от битого стекла. Садит на глянцевую

столешницу. Запускает руки в каштановые волосы. Дружинина, как обычно, пытается помешать.

— Убери руки, — рычит он. Сжимает ее голову и целует в губы. Скусывает с них возмущение.

Мокрыми руками она сжимает его запястья. С поцелуем выплескивает всю свою досаду, все раздражение.

Артём кладет ладонь ей на грудь, чувствует, как твердеет сосок от легкого прикосновения. Не спешит, едва касается.

Горит от предвкушения. Совсем скоро он снимет с нее майку и джинсы. Наконец-то, — сам! Подумать только! Он ни разу не

раздевал ее. Все время получалось, что они ложились в кровать голые. Никаких заигрываний, никакого спонтанного секса.

Все как-то правильно. Душ-кровать-секс.

Сегодня ему не нужен душ, хочет ее такую. Чтобы не отмывалась, не стирала свой запах. Он хочет чувствовать ее. Сейчас

она такая ему нужна. Соскучился. Слышать ее и чувствовать. Настоящую.

— Пойдем в спальню. — Она сдвигается к краю, намереваясь слезть со стола, но Гергердт не позволяет.

— Нет, здесь.

— Мне надо в душ.

Ну вот, опять она со своим душем!

— Не надо. Ты и так из него не вылезаешь.

Спускает топ на талию, припадает к груди. Обводит языком твердый сосок, вбирает его в рот. Долго не выпускает, терзая

и посасывая.

Она часто дышит. Ее тяжелые выдохи превращаются в стоны. Низ живота сводит сладкой судорогой. Господи, эта

судорога ее не отпускала с самой ванной, с того поцелуя. А теперь внутренности разрывает от возбуждения.

Вожделение, раздражение, ревность — все смешалось. И тоска. Да, она тосковала по нему. Скучала все же. Мало было

телефонных звонков. Так странно, что так быстро она привыкла к Гере, стала в нем нуждаться. Не должна. Это все из-за

секса. С Герой он всегда бешеный. Надо скорее переспать с ним, тогда обретется привычное равновесие.

— Ты заколебала. Вечно в джинсах, — хрипло возмущается он, — с тебя пока их стянешь, кончить можно. — А пальцы уже

расстегнули пуговицу и тянут вниз молнию.

Дружинина отбрасывает его руки и соскальзывает со стола.

— Так пойдем в спальню, говорю же. Я со своими джинсами точно быстрее тебя справлюсь.

Гера не двигается с места, не пропускает ее, прижимает к себе, закрывает рот жадным поцелуем. Скользит рукой в трусики.

Находя ее там мокрую и горячую, стонет в полураскрытые губы. Она хочет его. Так же сильно, как он ее. Она сходит с ума от

желания. Каждое прикосновение вызывает в ее теле дрожь.

И у самого каждое к ней прикосновение вызывает дрожь тоже.

Он отпускает ее на минуту. Чтобы содрать с нее джинсы. Теперь она точно не убежит. Не сможет.

Сдергивает с нее то, что ему мешает. Рада сбрасывает джинсы с ног и туда же, на пол, отправляет майку. На ней только

белые кружевные трусики, но их Гера не снимает. Пусть они пока останутся, когда он будет ласкать ее там. Он так хотел