Перерыв на жизнь - [26]

— Не помню. Ты на ее лицо посмотри, она ж вылитая «Петровна». Вот лет пять уже как Петровна.

— А как она к тебе попала?

— Это бабка моего помощника. Достала видать его, вот он мне ее сбагрил. А она прицепилась, никакая холера ее не берет.

Петровна непотопляемая, неубиваемая.

Рада мысленно соглашается с ним, вспоминая широкие плечи и выдающуюся грудь домработницы. Одним словом — Баба-

гром. Коротко стриженная и всегда немного взъерошенная.

— Гера, не разгуливай перед ней голый! — говорит Дружинина с нажимом, а он, усмехаясь, лишь пожимает обнаженными

плечами и растирает ладонью мощный торс. — Не ревную я, — отнекивается, — но это ненормально.

— Конечно. Я сейчас покраснею от стыда.

Рада делает глоток кофе и недовольно поджимает губы.

— Давай-давай, — продолжает подначивать ее, — мне нравится, как ты загораешься, заводишься.

— Я загораюсь? — демонстрирует равнодушие и небрежно отзывается.

— Да, — касается ее щеки тыльной стороной ладони. — Продолжай, мне это нравится.

— Что тебе нравится?

— Назревающая ссора. Давай. Чтобы все как положено. Скандал, битье посуды, а потом горячий секс. Можно прямо тут. —

Гера бросает взгляд на лестницу, мечтая, чтобы Петровна побыстрее свалила.

— Гера отстань, — обрывает его Рада.

— Да, давай тут, — не унимается он. — Тут мы еще ни разу не были. Давай хоть раз.

— Ну все, Артём Андреевич, — доносится грубоватый голос домработницы, и Дружинина свободно вздыхает, — пора и

честь знать. Почапала я до дому. А то Мармузик мой без ужина.

Губы Рады кривит скептическая ухмылка. Слабо верится, что Петровне знакомо такое понятие, как «честь». До сих пор не

могла Дружинина определить свое отношение к этой женщине. То ли возмущаться ее бестактностью, — чего только стоит то,

что Петровна позволяла себе подниматься, на второй этаж, когда Гера душ принимает, — то ли плевать на ее выходки. Судя

по всему, кроме нее в этом доме никого ничто не смущает. Безбожники.

— Подожди, — останавливает женщину Гера и взбегает на второй этаж.

Петровна задерживается, окидывает девушку презрительным взглядом, заносчиво задирает нос и поправляет на себе

тунику с широкими карманами. Рада спокойно пьет кофе, втайне радуясь, что через несколько минут эта женщина исчезнет с

ее глаз. Она ужасно напрягает. Совсем не так Рада представляла себе домработницу Геры. После того рассказа про

выброшенный сыр с плесенью думала, что встретит забавную старушку, а встретила настоящего монстра.

— На, загонишь по спекулятивной цене. — Гергердт возвращается и закидывает Петровне на плечо свои джинсы.

— Да ну, ты что! Такие штаны хорошие! Что это тут у нас… — перехватывая джинсы за пояс, домработница, прищурившись,

рассматривает лэйбл. Отодвигает его подальше от себя, потому что страдает дальнозоркостью. Потом вспоминает про

очки, висящие у нее на шее на тонкой цепочке, и цепляет их на нос.

— Петровна, где твоя предпринимательская жилка? Бери, пока халява в руки идет!

— «Пьерре Кардин»… — читает она, невыносимо коверкая известную дизайнерскую марку. Наверное, известную всем,

кроме Петровны.

— Угу, Кардин, Петровна, Кардин, — забавляется Гергердт. — Мармузику твоему в самый раз будет на стройку таскать.

Правда ноги у него коротковаты, так подстрочишь низ на машинке, — глумлясь, со знанием дела советует он.

— Зато ж*па у него широкая, отожрался на казенных харчах, на моих, то бишь, — ворчит домработница. Крутит джинсы в

руках, встряхивает их. — Обрезки от низа как раз все на ж*пу и уйдут. Артём Андреич, ну, Бог ты, ей-богу!

— Ага, — ухмыляется Гергердт, — не забудь перед сном на меня помолиться.

Слушая этот разговор, Дружинина давится кофе. Не знает: то ли плакать ей, то ли смеяться. Смеяться хочется больше. Нет,

она готова непристойно заржать в голос, глядя на этих двоих.

— А у Мармузика, наверное, к этим джинсам и пиджачок от Бриони имеется в гардеробчике, — не сдержавшись, язвит Рада и

заливается смехом.

Петровна в ответ посылает девушке уничтожающий взгляд и смотрит на Геру:

— Касатик, ты к ней присмотрись. Какая-то она у тебя ненормальная. То сидит едва дыша, то ржет как припадошная.

Знавала я таких неуравновешенных. Как бы она тебя не огрела чем-нибудь в пылу...

— Ага, присмотрюсь, — смеется Гера и вдруг выдает так жестко, что Рада перестает смеяться: — Слышь, Петровна, книги

верни на место. Здесь тебе не библиотека. Вот сыр можешь п*здить, а книги не трогай. Поняла? А то я тебя спущу с

пятнадцатого этажа, ты-то у нас не ангел, крыльев у тебя нет.

— Поняла, — покорно соглашается Петровна и выдает певуче: — Верю, касатик, верю, что спустишь ты меня с пятнадцатого

этажа, и полечу я как амеба.

— Амеба, Петровна, это одноклеточное. Она не летает.

— Артём Андреич, ты знаешь, я так могу, что у меня и амеба полетит.

— Все, давай уже, греби до дома, — пренебрежительно кривясь, отмахивается Гера. — Мармузику привет.

Петровна сноровисто сует джинсы в свою большую сумку, толкает руки в рукава куртки и, застегиваясь на ходу, плетется к

входной двери.

— Что это было? — смеется Рада.