Перепутья - [48]

Но тут соскочил со своего жеребца Ганс Звибак, вытащил из-под плаща мизерикордию и, прижав рыцаря Дранка коленом, дважды ударил его в грудь… Потом вытер окровавленную мизерикордию, вскочил на своего коня и остался возле убитого, как этого требовали традиции, ждать, не объявится ли кто из родственников или друзей, которые пожелают во второй раз вызвать победителя на поединок.

Когда подошли свидетели и когда прибежали из замка другие крестоносцы, рыцарь Дранк был уже мертв. Ему в руки вложили небольшое распятие, прикрыли плащом и, согласно обычаям, оставили лежать на месте до вечера.

Тут же приехали из замка и комтур Герман с рыцарем Греже. Оба они слезли с коней, преклонили колени, перекрестились и помолились. Поднявшись, рыцарь Греже осмотрел место поединка, осмотрел труп убитого и бросил Гансу Звибаку свою перчатку.

Крестоносец удивился, с подозрением глянул на рыцаря, но перчатку поднял.

— Брат Юргис! — обратился к рыцарю Греже очень расстроенный и удивленный комтур Герман, — не испросив разрешения великого магистра нашего ордена, я не могу позволить тебе вступить в поединок с братом Гансом.

— Благородный комтур, я такой же воин христовый, как и вечной памяти благородный рыцарь Дранк. Коль уж вы благословили на поединок его, надеюсь, не помешаете и мне предстать с негодяем перед судом божьим. Этого требует рыцарская честь!

— Брат Юргис, божий суд только что оправдал брата Ганса — он чист. А идти против воли господней — большой грех.

— Благородный комтур Герман, тут произошло убийство, а не суд божий: брат Ганс поступил не как брат, не как рыцарь, а как разбойник, и пока он не смоет это пятно кровью, до тех пор для тебя он не брат, а для меня — не рыцарь!

— Брат Юргис, что ты говоришь; они оба бились согласно уставу ордена и рыцарским традициям! Этому есть свидетели. Вот они! — И комтур Герман, повернувшись к стоявшим рядом и слушавшим их разговор четырем свидетелям, которые наблюдали за битвой, спросил: — Скажите, братья, разве этот поединок проходил не по уставу нашего ордена и рыцарским обычаям?

Свидетели переглянулись, но никто не ответил. Комтур Герман еще больше смутился и снова обратился к свидетелям:

— Братья, вы молчите тогда, когда надо говорить. Самое большое достоинство воина — молчать, когда надо молчать, и говорить, когда надо говорить.

— Благородный комтур Герман, — заговорил Греже. — Ганс Звибак убил рыцаря Дранка не как рыцарь на поединке, а как разбойник в поле!

— Как это?! — поразился комтур Герман. — Объясните мне.

— Когда рыцарь Дранк, посадив лошадь брата Ганса на задние ноги, не воспользовался удобным случаем, чтобы снять ему голову, а вонзил свой меч в землю, поединок должен был быть остановлен звуком трубы и либо прекращен, либо начат заново! — объяснил рыцарь Греже и впился взглядом в крестоносцев, свидетелей поединка.

— Тогда почему этого не сделали свидетели? Я стар, плохо вижу.

— Сигнал трубой вы, благородный комтур, подавали со стены, а мы только исполняли вашу волю, — ответил один свидетель и потупил глаза.

— Господи, тут есть и моя вина! — застонал старый комтур и прикрыл глаза рукой.

— Да, благородный комтур, мы ждали вашего сигнала, — подтвердил и второй свидетель.

— Кроме того, благородный комтур, когда рыцарь Дранк вонзил меч в землю, брат Ганс должен был сам объявить о своем поражении; он не сделал этого и навлек на всех братьев позор, а на себя со стороны рыцарей — месть, — закончил рыцарь Греже и добавил: — Моя перчатка, благородный комтур, поднята, и мы ждем вашего согласия и благословения!

Комтур Герман опустил голову, сделал скорбное лицо и, благословив рыцарей поднятой рукой, вернулся в замок.

Вслед за ним вернулись и рыцарь Греже — надеть бранные доспехи, и Ганс Звибак — отдохнуть.

Принесли в замок и тело рыцаря Дранка.

Сначала комтур Герман был очень расстроен, недоволен и боялся ответственности за новый поединок; но позже, когда он, вернувшись в замок, все это хорошо обдумал и всесторонне взвесил, ему показалось, что второй поединок не только может поправить все, но и в конце концов завершиться ad majorem dei gloriam * и во славу всего ордена. И на самом деле: если оба участника злосчастного похода и захватчики личного замка боярина Книстаутаса будут мертвы, то и ордену не придется краснеть и объясняться ни перед чужеземцами, ни перед князем Витаутасом. Кроме того, можно будет всем, кому надо, объяснить, что такую большую жертву они принесли по решению ордена как наказание. Комтур Герман не видел в этом ничего плохого и не чувствовал никаких угрызений совести, ибо свято верил, что нет ни малейшего греха в использовании любого дела, любого происшествия, коварства и обмана, даже смертоубийства там, где это затрагивает славу и процветание ордена… Правда, брат Ганс Звибак, как немец, все-таки был ближе ордену, чем рыцарь Греже, но рыцарь Греже был нужнее ордену из-за его поместий, состояния и влияния на других порабощенных бояр прусского происхождения. И если б в поединке погиб рыцарь Греже, а не брат Ганс, то положению и благополучию ордена, возможно, был бы нанесен вред… Но тут уж комтур Герман мог быть спокоен, так как он хорошо знал, какая сильная рука и какой острый меч у рыцаря Греже…