Переписка. 1931–1970 - [37]

, Александрова, Гриба³⁹⁹, Андрея Платонова, да и моих статей⁴⁰⁰. Думаю, что при нынешнем нашем идейном кризисе это может стать очень важным для всей нашей молодежи, а может быть, и не только для нее. У Вас своя перспектива, но я думаю, что все вопросы современного мира не решатся без решения наших внутренних вопросов. Так или иначе – мне именно это дорого, и здесь я не могу быть равнодушным.

Поэтому я прошу Вас – если Вы найдете это возможным – написать мне личное письмо, с расчетом, чтобы я в случае необходимости мог опубликовать его, письмо, заключающее в себе Ваше суждение о том, являюсь ли я «учеником Лукача»⁴⁰¹. Письмо это может быть сколь угодно кратким. Вот и все.

Я работаю сейчас над статьей, которую надеюсь послать в Будапешт, в юбилейный сборник в Вашу честь⁴⁰², если, конечно, мое приношение не опоздает. Статья уже готова, но нуждается в известной переработке⁴⁰³. Прочел мерзостную стряпню Байера⁴⁰⁴ об онтологии и возмущен. Может быть, и отвечу на нее, если наши обстоятельства позволят.

Еще раз желаю здоровья и всяческих успехов в Вашей деятельности.

Ваш Миша.

Д. Лукач – Мих. Лифшицу

Будапешт, 17 июня 1970 г.

Дорогой Миша!

Прежде всего, извините, что я на Ваши любезные поздравления с днем рождения отвечаю так поздно. В это время было много суеты и одновременно нужно было заканчивать первое изложение «Онтологии» на бумаге. Теперь нужно браться за вычитку и переработку.

Ваше письмо меня очень обрадовало, и особенно потому, что пробудило много старых воспоминаний. Не могу не записать их сейчас хотя бы в коротких набросках⁴⁰⁵.

Я всегда с величайшей радостью думаю о нашей первой встрече в 1930 г. Это был первый и до сих пор единственный случай в моей долгой жизни, когда я сошелся с гораздо более молодым ученым без того, чтобы при этом могла бы возникнуть даже идея возможности отношений между учителем и учеником. В те времена мы занимались вместе разработкой эстетики марксизма в собственном смысле слова, в отличие от «плехановской ортодоксии» в Советском Союзе, «меринговской ортодоксии» в Германии и т. п. То, что это мое впечатление не было чисто субъективным, показывают наши последующие сочинения. Без всякого сомнения, Ваша работа о развитии молодого Маркса⁴⁰⁶ имела более широкое и принципиальное значение, чем мое изложение так называемой дискуссии о «Зикингене»⁴⁰⁷. Поэтому тот, кто говорит здесь о положении ученика, говорит чистейшую глупость, которая совершенно не отвечает фактам.

В таком же духе развивалось наше совместное сотрудничество в «Литературном критике». И в нашем более тесном кружке (Усиевич, Сац, Гриб, Александров) не было ничего похожего. К тому же наша коллективная работа совершенно закончилась вместе с закрытием «Литературного критика». Что касается меня лично, то я в этот период уже работал над моей книгой о Гегеле, которая ни с точки зрения темы, ни с точки зрения метода не имела существенной связи с тенденциями нашего коллектива⁴⁰⁸. Еще более это относится к моему позднейшему «Разрушению разума». К этому следует прибавить, что в это время я снова вступил в близкие отношения с венгерской партией⁴⁰⁹, и возникавшие здесь литературные проблемы также имели в своей основе другую тематику и другие методологические установки. Все это, само собой разумеется, в еще большей степени относится к моей деятельности после 1945 года. Тот факт, что я при этом имел возможность с большим интересом и пользой читать Ваши произведения, по существу ничего в этом не меняет. Во всяком случае, я всегда с радостью вспоминаю прекрасные дни нашей совместной работы в тридцатых годах. Надеюсь, что и Вы также?

Большой привет Лиде.

Ваш Юри

Мих. Лифшиц – Д. Лукачу

16 ноября 1970 г.

< по-русски, машинопись >

Дорогой Юри!

Спасибо за Ваше летнее письмо и простите, что я так долго не отвечал. Неотложные дела, постоянная спешка – нужно все это или не нужно – подчиняться общему ритму жизни, как вы знаете, приходится.

Все, что Вы пишете о нашей совместной работе в тридцатых годах, вызывает у меня, конечно, острое чувство ностальгии по тем временам. Эти нелегкие времена были, возможно, самими счастливыми в моей жизни. Бывает! Ведь и солдат, вернувшийся с фронта, вспоминает иногда не без удовольствия кусок обожженной земли, на которой ему приходилось лежать, зная, что уйти никуда нельзя.

К сказанному Вами о наших отношениях я мог бы прибавить, что многому научился у Вас. Мне повезло – в течение почти десяти лет я имел такого собеседника, который был для меня лучшей книгой. Ваше громадное знание всей мировой жизни, особенно жизни духа, заменило мне до некоторой степени те источники развития, которых я был лишен. Надеюсь, что и соприкосновение с моим малым опытом не прошло для Вас бесследно. Был ли этот обмен эквивалентным, я не знаю, но самолюбие в этом отношении не играет для меня никакой роли.

Когда недоброжелатели (а их, как Вы знаете, у меня всегда было достаточно) открыли новую кампанию под лозунгом «ученик Лукача», я отвечал им, что если бы мне действительно привелось быть учеником такого выдающегося человека, я был бы гораздо умнее и образованнее, чем я есть. Это напечатано в журнале «Вопросы литературы» за прошлый год