Перемирие - [38]

Передо мной была довольно большая комната, обшитая досками из светлого дерева. Солнце, выглянувшее поверх края серых туч, залило вдруг всю комнату желтым светом. У дальней стены стояла высокая деревянная скамья. Лежали грудой тазы, стояли две бочки с холодной водой и металлический резервуар на небольшой печке — с горячей. Печная труба была выведена в окно. На скамье бесформенной грудой лежала одежда, на полу валялись грязные сапоги, кольчуга, тускло блестевшая в солнечных лучах, и черные ножны. В большой жестяной ванне посреди комнаты лежал тот, кого я искала.

Я подошла ближе. Гибкое смуглое тело покоилось в теплой прозрачной воде. Колени были слегка согнуты, черноволосая голова покоилась на бортике ванны, глаза были закрыты. Он просто спал. В ванне.

Это было как во сне. Ни звука не слышно было вокруг, анфилада пустых комнат отделяла нас от остальной крепости. Серая пелена, затянувшая небо, отодвинулась к северу, над ее краем сияло наполовину выглянувшее солнце, и свет его слепил глаза.

А он спал. Тонкое его, смуглое лицо было так безмятежно. Что-то очень странное, совершенно нереальное было в этой картине.

Я стояла над ними и разглядывала его тело: голый, он выглядел не таким худым, как в одежде. Через живот и правое бедро тянулся совсем свежий шов, грубо зашитый шерстяной ниткой. Хорошо еще, что заражение крови ему не страшно. Я смотрела на него и тихо улыбалась. Это гибкое, сильное, жилистое тело было совсем молодым, словно оно прожило только двадцать, а не без малого двести лет. В намокших, слипшихся прядками волосах седина была почти незаметна. О-хо-хо… Я присела на край ванны, заглянула в лицо Ворона и, протянув руки, осторожно провела пальцем по его полуоткрытым губам.

Ресницы его дрогнули. Один алый глаз приоткрылся и взглянул на меня.

— Привет, — сказала я негромко.

Изуродованные губы растянулись в немного смущенной улыбке. Он смотрел на меня безмятежными, сонными, ничего не понимающими глазами. Обняв его одной рукой, я помогла ему сесть. Черноволосая мокрая голова прислонилась к моему плечу. Лоб его, касавшийся моей шеи, и его плечи были неожиданно горячими. Тихое дыхание щекотало мне шею.

— Ты, что, собирался вымыться и заснул?

Он только слабо усмехнулся в ответ. В сущности, меня это не удивляло. Он был ранен и серьезно ранен, а никогда нельзя точно угадать, как отреагирует организм Ворона на тяжелое ранение. Реакция бывает порой самая парадоксальная, я всегда думала, это как-то связано с их способностью к регенерации. Он и впрямь может засыпать из-за большой кровопотери.

Я окунула руку в теплую воду и провела пальцем по его обнаженному бедру. Кожа была горячей, очень горячей, даже в воде это чувствовалось.

— Хочешь, я тебе помогу? — шепотом сказала я, — Ведь ты же, ей-богу, не будешь сам мыться. Ты специально это все подстроил…

— Не специально, — пробормотал он, прижимаясь лбом к моей шее, — Но все равно помоги.

Я нашла в воде мочалку и стала ее намыливать. И смотрела, как взмыливается белая пена, и как переливается она в солнечных лучах маслянистым блеском. Я стала тереть мочалкой его спину, плечи, покрытые старыми шрамами. Спина у него была худая, под смуглой кожей выпирали косточки позвоночника. Волосы на виске, видном мне, были уже сплошь седыми.

Странный был этот миг, растянувшийся в солнечном свете. Он тянулся и тянулся, как тянется, бывает, жаркий летний полдень — медленно-медленно, как ползет улитка по листу — словно в бесконечность. Ворон так напоминал мне ребенка в этот миг, я чувствовала себя так, как если бы держала в своих объятиях малыша, доверчиво спящего, прислонившись к моему плечу. Тело его дышало жаром, как дышит теплом тело спящего ребенка, и сколько в нем было этой странной, безмятежной доверчивости, словно мы не были изначальными врагами, космическими противоположностями, как ночь и день, как свет и тень, — Ворон и Охотник, словно не стояла между нами Граница.

Я даже не заметила, как он снова заснул. Я смотрела на его лицо, такое спокойное, жесткость черт словно смягчилась в этом успокоении. О, солнце мое…. В воде играли солнечные блики, плавали клочья белой пены. Его тело, смуглое, сильное, жилистое, было прямо передо мной — все целиком. И да — он был красив, сейчас, когда видно было не только его изуродованное лицо, а все его сухопарое сильное тело, он действительно был красив. По-настоящему красив…

Мне не хотелось его будить, хотя я понимала, что засыпает он не от усталости. Он полулежал в ванне, откинув голову на мое плечо, слегка согнув ноги в коленях. Мочалка медленно тонула в мыльной воде. Солнце светило в лицо Ворону, освещая тонкие морщинки возле глаз, резкие складки у рта, белесоватые швы шрамов. Пушистые ресницы были плотно сомкнуты.

Я нагнулась и коснулась кончиком носа его щеки.

— Просыпайся, — сказала я тихо, — Просыпайся.

Ворон открыл глаза, и я пропала в их сонной алой глубине. Еле заметная улыбка раздвинула его тонкие изуродованные губы.

— Если ты хочешь спать, — сказала я шепотом, — может, лучше пойдешь в спальню?

Его улыбка спала шире.

— Вылезай…

Он оперся обеими руками о края ванны и с шумом встал из воды. Я принесла простыню и завернула его в нее, когда он перешагнул на пол. Тонкая белая ткань прилипла к его плечам и спине. Он сел на скамью у стены и закрыл глаза. Я опустилась на пол рядом и коснулась его колена, облепленного намокшей тканью. Лицо его ничего не выражало — совсем. Как быстро он утомляется. Да-а…