Перемещенцы - [78]

— Раб! Мы не собираемся ждать тебя до пришествия Ведущей. Немедленно в седло, если ты не хочешь такой же участи.

Сотеки подвел Кейко небольшую каурую кобылку, помог сесть в седло, сам легко вскочил на Ночь и, ведя в поводу лошадь подкидыша, выехал со двора. Кейко, судорожно уцепившись в луку седла, был словно во сне. Это случилось настолько быстро, что ему казалось, будто все произошло не с ним. Очнулся он только, когда чуть не свалился с лошади. Они уже выехали из города, и Сотеки перешел на рысь. Все произошедшее казалось нереальным. Из-за него молодую женщину сделали калекой, а возможно, и убили, если не смогут остановить кровь. Кейко слишком хорошо представлял себе, какая жизнь ожидает калеку в городе. Если она выживет, ей одна дорога — просить милостыню. И все это произошло так обыденно, походя. Взмах сабли — и все; ни сомнения, ни жалости, ни сожаления. Они благородные, а она — простолюдинка, мусор у них под ногами. Кейко вдруг отчетливо понял, что его жизнь не стоит и полуфеечки и может оборваться в любой момент только из-за прихоти хозяина. Он прикусил губу и поклялся сам себе, что никогда не даст повода милордам убить или искалечить себя. «Многоликий, я клянусь душой, потому что у меня больше ничего нет, что буду учиться пользоваться вилкой и ножом, буду мыться два раза в день, чистить зубы, стирать одежду, я буду стараться правильно говорить, буду учиться драться, попрошу у милорда, чтобы показал мне буквы. Я все-все сделаю, что прикажут хозяева, только не позволь им убить меня!» — шептал Кейко, опустив голову и покачиваясь в седле. Он всю дорогу переживал из-за произошедшего, хотя где-то в глубине души прорастал росток надежды: может быть, он не настолько безразличен этим жестоким милордам, что они готовы защищать его? Подкидыш, у которого никогда не было настоящей семьи, душил этот росток, боясь надеяться. А на привале Сотеки подозвал его и, серьезно глядя в глаза, сказал:

— Ты должен запомнить раз и навсегда. Ты не принадлежишь себе. Твое тело, мысли, душа и разум — наша собственность. И ты не имеешь права позволять, кому бы то ни было причинять вред тому, что тебе не принадлежит. Дитя, в этом мире правда на стороне сильного. Возможно, когда-нибудь мы расстанемся, и тебе придется научиться самому о себе заботиться. Ты должен уметь защищать себя. С завтрашнего дня начнем тренировки.

Кейко обрадовался. Он и мечтать не смел о таком. Наблюдая, как разминается чернокожий воин, как он танцует полуобнаженный с двумя клинками, борясь с невидимыми противниками, он жутко ему завидовал. И теперь…

Кейко тщательно вымылся, обсох и натянул чистое белье. Все просто прекрасно, решил он. У него есть великолепная одежда, он всегда сыт, его научили пользоваться столовыми приборами, хозяин постоянно исправляет корявую речь раба, приучая Кейко правильно выражать свои мысли, милорд Сотеки начал с ним заниматься. Правда, пока парнишке приходилось только много бегать, как объяснил воин, чтобы развить выносливость и научиться правильно дышать. Сотеки приказывал ему бежать за Ночью, держась за стремя, при этом иногда пускал нэрка в галоп. Кейко выбивался из сил, но не выпускал из рук стремени, даже когда падал от усталости и волочился за Ночью, чтобы только чернокожий милорд не отказался от занятий. А еще милорд Артуари сказал, что обязательно заставит Кейко выучить грамоту, чтобы дороже его продать. Но, наверное, пошутил насчет продажи. Так что жизнь менялась к лучшему.

Глава 10. В которой Артуари находит магическую лабораторию, Сотеки встает на путь мести, а Кейко проявляет лучшие черты своего характера

Я спросил электрика Петрова:

— Для чего ты намотал на шею провод?

Ничего Петров не отвечает,

Только тихо ботами качает

О.Григорьев

— Как считаешь, это можно отстирать? — задумчиво изучая заляпанную кровью одежду, поинтересовался Сотеки у брата.

Артуари, раздевшись до пояса, искал в переметных сумках полотенце. Он поднял на Тень васильковые глаза и о чем-то задумался.

— Эй, твое высочество! Я с тобой разговариваю!

— Знаешь, пожалуй, можно попробовать. Здесь, где силы матрон на меня не давят, может получиться, — пробормотал принц себе под нос. — Тень, ты ведь взял наши ритуальные ножи?

Сотеки только фыркнул и извлек откуда-то из-за спины два небольших, сплошь покрытых мелкими знаками, стилета.

— Отлично! — воскликнул Артуари.

Глаза его блестели предвкушением. Он оглянулся в поисках ровной площадки и, найдя таковую на песочном берегу, почти бегом ринулся туда.

— Прихвати грязную одежду! — крикнул он на ходу.

Сотеки хмыкнул, но собрал окровавленную одежду в охапку и, приказав нэркам далеко не уходить, устремился за братом. Артуари уже утрамбовал песок и сейчас сосредоточенно вычерчивал кинжалом сложную печать, украшая ее по центру и углам магическими символами. Тень был воин и младший сын, из-за чего его никогда не учили магии, поэтому он с интересом наблюдал за работой брата. Раньше, когда они были моложе, он не раз приставал к Артуари с просьбами научить его ритуалам, но неизменно получал отказ, мотивированный тем, что воину нельзя туманить сознание магическими манипуляциями. В бою магия может подвести, и он погибнет. Сотеки принял эти объяснения, но всегда с интересом наблюдал за специфическими ритуалами, которые проводили матроны или те из мужчин рэквау, кому были доступны крохи искусства. Тем временем, Артуари закончил творить печать. На взгляд Тени, она походила на раздавленную в лепешку гусеницу, он улыбнулся такому сравнению, но промолчал, чтобы не оскорбить магию. Артуари разделся, протянул руки, в которые Сотеки вложил ритуальные ножи, и запел. Голос принца, высокий, чистый, не растекался по берегу, а словно собирался в центре печати. Артуари пел на незнакомом языке, постоянно изменяя тембр голоса и амплитуду его звучания. На самой высокой ноте он выкрикнул: «Кровь к крови!» — и полоснул себя крест-накрест острыми кончиками стилетов по обнаженной груди. На клинках остались капли крови, которые рэквау стряхнул на печать. В тот же миг вся кровь с одежды принцев, словно ожившая ртуть, потекла к рисунку на песке, но не собралась в одном месте, а растеклась по границам изображения. Не прошло и минуты, как печать наполнилась алым, полыхнула и с тихим хлопком исчезла. Исчезли и порезы на груди Артуари. Сотеки поднял свою рубашку и довольно хмыкнул. На кремовой ткани не было ни одного пятнышка крови. Грязь, правда, осталась. Воин повернулся к застывшему с закрытыми глазами брату.