Перелет - [42]

— А задумывались ли вы над тем, как и когда снова попадете на родину?

— Нет, так далеко мы не заглядывали. Наша страна, где к власти пришел Салаши, стремительно катилась в пропасть, и мы думали: а вдруг нам удается что-то сделать для Венгрии, что-то спасти — ведь иначе нилашисты все окончательно погубят…

— Ты это воспринимала как важнейшую задачу?

— Как важнейшую, так как речь шла о спасении родины.

— Но ведь дома у тебя оставалось двое маленьких; детей…

— Дорогой Андраш… как бы это тебе получше объяснить… У меня не было времени на размышление. Отец решил, и я поехала. Не сердись, но, может быть, сейчас тебе покажется наивным то, что я скажу, но тогда во всех нас было столько искреннего патриотизма… Вот ты говоришь: я бросила детей на произвел судьбы. Но ведь я оставила вас у родителей. Мы надеялись, что фронт не дойдет до Шопрона, все будет кончено раньше. Отца тоже можно было понять: не мог же он оставить меня дома в полном неведении. Мы всегда делили с ним все заботы, поэтому я понимала, что нужна ему, что должна быть рядом с ним.

Но вернемся в то памятное утро, когда мы мчались по пустому шоссе, не привлекая к себе внимания: военная легковая машина. На мне было простое темное пальто. Мужчины попросили меня немного сползти вниз, чтобы не очень бросаться в глаза: все-таки женщина в военной машине. Пока все шло гладко. Волнения начались тогда, когда в назначенный час не прибыла машина с политиками. Мы должны были встретиться с ними у километрового указателя. Насколько я знаю, Йошка Терек заранее присмотрел себе площадку для посадки. Считалось, что это был запасной аэродром, а на деле — обыкновенное ровное поле, на нем — мачта с флюгером. Рядом с ним мы и должны были встретиться с политиками. Мы ждали их, ждали, но машины все не было. Время шло, и вскоре с юго-запада к нам стала приближаться колонна немцев. Шофер открыл капот и сделал вид, что копается в моторе. Но дело приобретало весьма нежелательный оборот. А поток грязных оборванных немецких солдат продолжал катиться рядом с нами по шоссе. Точнее говоря, продолжал ползти. Не удивляйся, но нам тогда казалось, что фронт, сопротивление немцев прекратится именно на венгерской территории. В те дни мы во многих местах видели немецких солдат. Это были солдаты армии, потерпевшей поражение. Помню, в Дебрецене, на нашей улице, они полдня простояли грязные, всклокоченные, молчаливые. Солдаты, всегда чувствуют, когда их армия терпит поражение, даже если ей еще удается одерживать локальные победы. Если в армии никто не заботится о соблюдении уставов и солдаты становятся молчаливыми — это разбитая, обреченная армия. Солдаты, которые шли с нами по шоссе, были частью именно такой армии. Они радовались, что остались в живых.

— Они шли пешком или ехали на грузовиках?

— Не забывай, это была осень 1944 года. Они шли пешком, ехали на телегах, грузовиках, в полуразбитых, без шин повозках… Но все-таки это были немцы, а мы в это время готовились перейти на сторону их противника. Ситуация была далеко не простой… К тому же мы продолжали всматриваться в небо, не летит ли самолет, по-прежнему продолжали следить за дорогой, не появится ли машина с политическими деятелями.

Еще одна деталь: я до последней минуты не знала, полечу ли я с твоим отцом. Если бы в самолете не хватило бы для меня места, мне пришлось бы возвращаться в Будапешт на машине. Дома уже было заготовлено фальшивое удостоверение на имя Евы Балог, ткачихи по профессии. Мне бы пришлось тогда перейти на нелегальное положение. И вот представь себе: я сижу в автомобиле, в двух метрах от меня проходят немцы, которые не должны знать о моем существовании. Наш шофер, бедняга Рамаз, по пояс скрылся в моторе, затеяв там грандиозный «ремонт», но нельзя же было так стоять до бесконечности. А колонне немцев не было ни конца ни края. И вдруг в небе показался самолет. Машины с политиками так и нет. Самолет прибыл, немцы рядом, и они заметили его. Аэроплан приземлился в нескольких сотнях метров от нашего автомобиля. Рамаз тихонько прокрался за руль, быстро съехал с шоссе и помчался к самолету прямо через поле. У нас были считанные минуты, чтобы влезть в самолет. Не было ни лестницы, ни поручней. Мы поспешно, помогая друг другу, вскарабкались на самолет. В нем, кроме Йошки Терека, мы обнаружили еще воентехника Миклоша Дайку, которого вовлек Терек. Дайка тоже придерживался левых взглядов.

Вероятно, на пустоши Гамас не так уж часто садились самолеты без опознавательных знаков, поэтому немцы проявили к нему повышенный интерес. Наши ноги еще торчали из самолета, а он уже пошел на взлет. Кто-то рядом начал кричать, размахивать руками, кажется, даже раздалось несколько выстрелов. Но мы стали быстро набирать высоту, все закончилось благополучно — ведь серьезной проверки документов не было, хотя к нашей автомашине несколько раз подходили немецкие офицеры. Отец, как тебе известно, прекрасно говорил по-немецки и поэтому умело отвлекал их, что называется, «заговаривал зубы».

Итак, мы взлетели. Теперь мы испытывали беспокойство за судьбу нашего шофера Рамаза, боялись, чтобы он из-за нас не попал в беду. Ведь он поехал назад, в Будапешт. (Спустя несколько лет мы узнали, что он благополучно вернулся в казарму, сумел выкрутиться на допросах, все отрицал, доказал свое алиби, утверждая, что в тот день вообще не выходил из помещения.)