Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [49]

Намек опять был прозрачным. Согласно Войновичу, советские идеологи умели отличать «живое от мертвого, истинное от неистинного», а эмигрантские критики и литературоведы — нет.

Войнович акцентировал: судьба Гроссмана трагична. Писатель умер, «не только не увидев свой главный труд напечатанным, но даже без уверенности, что он хоть когда-нибудь дойдет до людей».

Далее — опять параллель. Войнович утверждал: «В этом смысле судьба Пастернака, которого тоже в конце концов погубил его же роман, кажется намного счастливее. Затравленный, оплеванный, он все-таки увидел свой роман напечатанным, узнал о том, что он пользуется очень большим успехом. Гроссман же, как задолго до него Михаил Булгаков, умер почти в безвестности. Его трагедию затмили другие события. Иногда значительные, как появление в литературе Александра Солженицына, а иногда и совсем пустяковые».

Солженицын упомянут в статье один раз. Больше и не требовалось — намек был понятен слушателям. Войнович обозначил связь литературных событий и опять перешел к характеристике «замолчанной» книги: «Название романа „Жизнь и судьба“ звучит, возможно, не очень привлекательно и эффектно с первого взгляда. Но чем больше я думаю об этом названии, тем более провидческим и точным оно мне кажется. Потому что жизнь и судьба — это вовсе не одно и то же. И довольно нелегко остаться верным своей судьбе в той жизни, которую описывает Гроссман. Жизнь автора отразилась на судьбе романа, судьба романа трагически отразилась на жизни автора».

Итоговый же вывод опять соотнесен с историей публикации арестованной рукописи. И разумеется, длительного «замалчивания»: «Судьба Гроссмана завершилась исключительно трагически, но о судьбе романа мы не можем сказать того же. Это, скорее, драма. Конец счастливый, и даже вообще не конец, а только начало. Приключения романа кончились, началась его жизнь. Изданная по-французски, эта книга стала бестселлером. Сегодня мы присутствуем на празднике ее выходы по-немецки. Само собой, книга была опубликована и по-русски, но, к сожалению, не в России, а в швейцарском издательстве „Л’ аж д’ом“. Но теперь у меня нет ни малейшего сомнения, что рано или поздно она будет издана и в той стране, где была написана».

Сроки возможного издания на родине автора Войнович не уточнил. Но подчеркнул, что верит: гроссмановский роман относится к «тем литературным явлениям, которые своего часа могут ждать сколько угодно долго».

Насколько точно в статье воспроизведено сказанное на пресс-конференции — можно спорить. Существенно же, что впервые была документирована версия, позже изложенная Войновичем более подробно. Речь шла о том, как рукопись гроссмановского романа оказалась за границей.

Версия приведена в постскриптуме к статье. Кстати, весьма пространном. Там Войнович и сообщил: «Готовя текст своей речи к опубликованию, я счел необходимым снабдить его кратким примечанием. 10 лет тому назад рукопись романа уже покойного В. Гроссмана случайно попала ко мне. Прочтя это великое сочинение, я решил, что оно ни в коем случае не должно подвергаться дальнейшему риску бесследного исчезновения, и без чьего бы то ни было разрешения или одобрения переправил его на Запад».

Подробности Войнович опустил. Далее же пояснил, что за причины обусловили необходимость рассказать об участии в отправке: «Эту несколько рискованную в то время операцию я вовсе не отношу к числу своих заслуг и вообще не стал бы о ней говорить. Но к моменту моего появления на Западе здесь уже циркулировали разные слухи о том, как эта рукопись попала сюда. Некоторые из этих слухов показались мне тенденциозными и направленными на дискредитацию романа и его автора. Чтобы прекратить распространение этих домыслов, я и решил слегка приоткрыть завесу над тайной возникновения этого романа из небытия».

Какие «домыслы» имелись в виду — читатели-современники знали. Войнович же отметил далее: «Между прочим, попытки преуменьшить значение В. Гроссмана и его творчества продолжаются и сейчас. Сравнительно недавно один „выездной“ член СП СССР, выступая перед мюнхенской аудиторией, утверждал, что Гроссман всегда был заурядным советским писателем, а роман „Жизнь и судьба“ всего лишь продолжение посредственного романа „За правое дело“, за который автор в свое время получил Сталинскую премию».

Неважно, кто выступал «перед мюнхенской аудиторией». Главное, что понятие «выездной» было характеристикой. Так в СССР именовали тех, кому правительство разрешало постоянные заграничные командировки. Наделяло, соответственно, привилегией выезда за границу. Значит, речь шла о подтвердивших лояльность и вынужденных подтверждать ее вновь и вновь. Отсюда следовало, что искренность в данном случае маловероятна, если не вовсе исключена.

Войнович подчеркнул: «выездной» лгал. На самом деле в прессе началась травля автора романа «За правое дело», и она «прекратилась только после смерти Сталина. Заурядным писателем Гроссман не был никогда и задолго до появления „Жизни и судьбы“ все с большим трудом вписывался в советскую литературу. Но только в этой книге (а затем во „Все течет“) он раскрылся полностью».