— Но у меня в кошельке гораздо больше.
— Я бы не брал всё, это стало бы заметно.
— Ах ты, хитрец!
— Простите, сеньор! Я умоляю вас, простите!
Эстель пошевелилась на своей кровати и повернулась на другой бок. Де Брие чуть сильнее сжал горло мальчишки, потом снова отпустил, когда услышал мерное дыхание девушки.
— Я прощу тебя и даже дам тебе целый су, если ты ответишь на несколько моих вопросов.
— Охотно, сеньор. Вы так великодушны!
— Просто я не хочу, чтобы отец снова поколотил тебя.
— Спасибо, сеньор! Спрашивайте.
— Скажи-ка, Филипп, не останавливались ли у вас три дня назад двое молодых людей из Парижа? Им на вид лет по двадцать семь, двадцать восемь, оба невысокого роста, один коренастый и крепкий, другой заметно худее и с рыжими волосами.
— Останавливались, сеньор! Я хорошо их запомнил!
— Тише, парень, что ты так возбудился? Почему ты их хорошо запомнил? Они как-то особенно вели себя — пьянствовали, кричали, цеплялись к другим людям?
— Нет, что вы, сеньор! Напротив, они вели себя очень скромно. Мне даже показалось, что оба чем-то озабочены. Я приносил им ужин и заметил это.
— Ты такой наблюдательный?
— Мне просто нравится изучать человеческие лица.
— Гм, ты интересный малый. — Де Брие убрал руку с горла подростка. — И что же они все-таки натворили, если ты их запомнил?
— Они ничего не натворили, сеньор. Их просто арестовали.
— Как арестовали?! — Де Брие повысил голос, но тут же взял себя в руки. — Ты ничего не путаешь?
— Конечно же, нет.
— Рассказывай немедленно!
— Хорошо, сеньор, слушайте, хотя рассказывать особенно и нечего. Ночью, когда уже все спали, к постоялому двору подъехали две брички. Так часто бывает: кто-то задерживается в дороге и не успевает к ночлегу до темноты. Мы с отцом вышли встретить гостей. Это оказались двое священников в сопровождении орлеанского прево и четырех солдат. Они спросили про двух мужчин, описали их так же, как вы только что описывали мне. Отец указал им, где разместил этих людей. Тогда солдаты зажгли факел и стали смотреть среди спящих, пока не нашли тех, кого искали.
— Дальше, что было дальше? Что им говорили священники и прево?
— Я ничего не понял, сеньор. Их просто подняли, связали руки за спиной и увели. Мы потом долго не могли уснуть.
Де Брие задумался, отвернувшись от мальчика. А тот лежал, боясь дышать и шелохнуться. Рядом с ним на фоне светлого окна возвышалась могучая фигура, и юноша своим детским умишком уже хорошо понимал, как опасно в эти напряженные минуты ее тревожить.
Наконец, рыцарь отвлекся от своих размышлений и повернул голову к Филиппу. Сердце юноши затрепетало с новой силой.
— Обещай мне, что никому не расскажешь о нашем разговоре, — сказал де Брие.
— Обещаю, клянусь вам, сеньор!
— Вот и хорошо. Ты, я вижу, смышленый малый, так что я на тебя надеюсь.
— Спасибо, сеньор! А можно спросить?
— Что?
— Вы их знаете — этих двоих?
— Если бы не знал, не расспрашивал.
— А кто они?
— Ты уж прости, но тебе знать незачем.
— Я понимаю, это какая-то тайна. Просто эти двое парижан не показались мне преступниками.
— Они и не преступники, — после паузы сказал Де Брие. — И все же мне кажется, что один из них может оказаться негодяем…
Он снова замолчал, задумавшись. Мальчик успокоился и теперь просто ждал, когда его отпустят.
— А ты действительно хороший парень, Филипп. Жаль только, что занимаешься воровством, — вдруг сказал де Брие. — Это нехорошо.
— Я уже давно решил: вырасту и брошу это дело. Я буду сильным, отец тогда не посмеет меня бить.
— Верно, не посмеет. Ну, ступай. — Де Брие достал из кошелька несколько монет, сунул в потную ладонь мальчишки. — И помни: никому!
— Никому, сеньор!
* * *
Молочный свет луны мягким саваном покрывал темные постройки Вьерзонского монастыря. Острые углы базилики сглаживались и округлялись в этом небесном сиянии, тени становились размытыми и медленно перемещались, повинуясь плывущему к горизонту светилу. Холодные апрельские звезды то и дело вспыхивали новыми красками, потом тускнели, чтобы через несколько мгновений снова вспыхнуть с еще большей силой. Казалось, это ангелы ведут неторопливую беседу о вечном, освещая свой диалог.
В альмонарии — просторном помещении с низким потолком и несколькими длинными скамьями вдоль голых стен, не смотря на поздний час, было многолюдно. Обычно в назначенные дни здесь раздавали милостыню: аббатиса и ее помощницы принимали нищих и больных из округи, да еще тех, чей путь по воле судьбы пролегал через Вьерзон. Монастырь давно снискал себе славу одного из самых открытых и щедрых по отношению ко всем нуждающимся. Но в эту ночь его размеренную жизнь, его обычаи и традиции нарушили те, кто еще совсем недавно требовал неукоснительного соблюдения этих самых традиций.
Папские прелаты Боне и Моро в сопровождении нескольких солдат прибыли в монастырь четверть часа назад. С собой они привезли двух молодых мужчин со связанными за спиной руками, которые теперь понуро стояли посреди альмонария, освещенные светом трех факелов. Прелаты сидели на скамье, их черные сутаны растворялись на фоне темных стен, их лица терялись в полумраке, но голоса были хорошо слышны арестованным, а интонации понятны.
